Внимание!
Главная
Все дневники
Список избранных
Случайный дневник
@дневники: изнутри
суббота, 23 ноября 2013
02:50
осень 1940
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
кода
- Спасибо, - ответила она, но трубку на другом конце провода уже положили, раздались показавшиеся ей оглушительными короткие гудки. Ракель посидела еще какое-то время в отцовском кресле, бездумно вертя в пальцах тяжелую перьевую ручку, дышать было тяжело, как будто она за несколько минут телефонного разговора на одном дыхании взбежала вверх по крутому склону. Бояться нечего, убеждала она себя, все оказалось гораздо проще, чем она ожидала, гораздо быстрее. Как будто ее звонка ждали, хотя этого, конечно же, не могло быть.
Ракель вышла из кабинета и в ту же секунду поймала на себе встревоженный взгляд отца, сидевшего в глубоком кресле у камина и читавшего всю ту же газету, с которой она застала его перед обедом.
- Поговорила? – он как будто хотел добавить к вопросу что-то еще, но не решился.
- Да, - она ждала, как, наверное, и весь прошедший месяц, что он все-таки закончит фразу, скажет хоть что-нибудь, каким-то образом выразит свое беспокойство о ней, то, что ему не все равно. Ракель посмотрела выжидающе, неловко затянулась пауза, она чуть слышно вздохнула. – Я уйду к пяти. Когда вернусь – не знаю.
- В консерваторию?
- Нет.
- Хорошо, - доктор Хандлозер поднял газету, прячась от взгляда дочери, она постояла еще пару секунд, потом молча ушла в маленькую комнату и бесшумно закрыла за собой дверь. Герр Хандлозер смял газету нервным хлопком ладоней, швырнул на пол, его лицо странно сморщилось, будто от боли, он прикусил костяшки пальцев. Но всего этого Ракель уже не увидела.
Час она просидела за инструментом, то начиная играть что-то, то бросая мелодию на середине, то просто глядя в лакированную поверхность фортепиано. Ракель допила остывший кофе, подошла к шкафу с нотами, достала с самой верхней полки сборник детских пьес, пролистала его, одной рукой, не садясь и держа в другой сборник, наиграла почему-то вспомнившийся ей «Детский марш» Шуберта, улыбнулась. Звучание детских пьес всегда приносило с собой много приятных воспоминаний и много спокойствия, отчасти это было похоже на встречу с очень старым другом, только годы шли, а друг нисколько не менялся и улыбался ей так же, как в детстве. Она отложила ноты, для сентиментальных размышлений время было выбрано не самое подходящее. Приводя мысли в порядок, Ракель быстро сыграла отрывок из мазурки Шопена, убрала руки с клавиш и рассмеялась. В детстве ей читали странную сказку братьев Гримм про мышку, которая вздумала дружить с кошкой, именно этой мышкой она и ощущала себя сейчас, маленькой, серой и очень глупой, радостно бегущей к кошке в пасть.
Часы в гостиной пробили четыре, Ракель вздрогнула – этот мерный бой означал, что ей пора собираться и выходить. Она вдруг сообразила, что даже не знает, где именно ее будут ждать и кто, подумала, что, может быть, по чистой случайности они разминутся с тем, кто должен будет ее встретить? Может быть, это будет и к лучшему.
Перед зеркалом в прихожей она долго поправляла прическу, несколько раз перевязывала на шее серый шелковый платок, пока, наконец, не осталась довольна результатом. Ракель вышла из дому в пятнадцать минут пятого, без десяти пять она подошла к входу в Главное управление имперской безопасности и в нерешительности остановилась перед высокими, под три метра, дверьми с мощными бронзовыми ручками-поручнями. Что дальше? Войти, назваться, сказать, что ей назначено? Подождать? Ракель растерянно огляделась, надеясь увидеть кого-нибудь, с кем уже встречалось раньше, но на крыльце было пусто. Она взглянула на маленькие наручные часы, увидела, что до назначенного времени осталось три минуты и, испугавшись, что Гейдрих может разозлиться, если она вдруг опоздает, решила все же войти.
- Ваши документы, фройляйн! – строго посмотрел на нее дежуривший на проходной в роскошном холле выстроенного и оформленного в стиле рококо дворца унтер-офицер, она достала из сумочки паспорт и протянула ему. Офицер пристально осмотрел девушку, сравнивая ее с фотографией в паспорте, сверился с лежавшим перед ним на столе списком, удовлетворенно кивнул и, отвернувшись от нее, позвал в приоткрытую у него за спиной дверь. – Франц! – офицер, появившийся на его зов, был в том же звании, но выглядел гораздо моложе, напоминая внешним видом светловолосых юношей с патриотических плакатов, украшавших весь Берлин. Говоривший с Ракель мужчина отдал ему паспорт и велел: - Проводи фройляйн в парк.
- Прошу за мной, фройляйн! – Франц шел на полшага впереди; они прошли через весь огромный и очень гулкий холл, стены которого были украшены живописными росписями и обильной позолотой, за изогнутым пролетом парадной лестницы обнаружилась ведущая в парк, разбитый во внутреннем дворе Управления, дверь, значительно уступавшая в размере дверям главного входа. Унтер распахнул дверь, пропуская девушку вперед, вышел следом за ней, протянул паспорт, произнес короткое «Ждите» и вернулся в холл.
Ракель снова огляделась, но и здесь было тихо и безлюдно, только в отдалении, ближе к литой чугунной ограде, отделявшей парк от Вильгельмштрассе, прогуливались два человека в форме СД. Листья с лип и кустов сирени уже облетели, зелеными оставались только растущие вдоль дорожек можжевельники, напротив крыльца в центре парка ярким пятном бросалась в глаза клумба с пестрыми астрами, последними осенними цветами. Ракель прошлась в одну и другую сторону по крыльцу, посмотрела на часы – две минуты шестого. Отчаянно захотелось сбежать, но она усилием воли взяла себя в руки. Ракель спустилась с крыльца, дошла до клумбы с астрами, то и дело оглядываясь, обошла ее кругом и, только снова повернувшись лицом к дворцовому комплексу, увидела на крыльце Гейдриха. Он, как и всегда в форме СС, зажигал зажатую в пальцах сигарету и, как ей показалось, смотрел прямо на нее. Девушка вздрогнула и резко выпрямилась, почувствовала, как плечи и позвоночник сковывает онемение. Она медленно пошла к нему, стараясь выглядеть спокойной, в шаге от Гейдриха ее губы сами собой сложились в смущенную улыбку.
- Добрый вечер, - поздоровалась она.
- Добрый, - непривычно ровным, прохладным тоном отозвался он. – Что вам нужно?
- Я… - Ракель посмотрела на него нерешительно, тихо рассмеялась. – Это ужасно глупо прозвучит, я понимаю. Наверное, я зря… - все стройные, красивые фразы, которые она придумывала по дороге до Управления, вылетели у нее из головы.
- У меня очень мало времени, - все тем же ровным голосом перебил ее Гейдрих. - Не надо тратить его напрасно. Зачем вы пришли?
Она подумала, что надо ответить быстро, испугалась, что вот сейчас он разозлится, но слова упорно не складывались ни во что осмысленное.
- Наверное, мне лучше уйти, - обреченно выговорила она, опуская голову так низко, чтобы не видеть его.
- Фройляйн, я очень занятой человек. Вы звоните, отвлекаете меня от работы – только затем, чтобы сказать, что не знаете, зачем пришли?
- Нет, - тихо ответила Ракель, глядя на собственные руки в перчатках с мелкими пуговками.
- Тогда имейте смелость сказать, что вам от меня нужно.
– Я… - она замялась, по-прежнему не решаясь поднять на него глаза. – Мне не дают играть на отчетном концерте Чайковского…
- И вас это удивляет?
- Нет, не удивляет, - она покачала головой. – Я все понимаю, идет война, Чайковский – русский композитор, но… - девушка снова запнулась на полуслове.
- Что «но»?
Ракель посмотрела на Гейдриха очень несчастным взглядом, он вздохнул.
- Фройляйн, вы сами пришли сюда.
- Да, я понимаю, - тихо ответила она.
- Так что же?
- Я хотела попросить вас о помощи… - она снова замолчала.
- О какой? Давайте начистоту, чего конкретно вы от меня хотите? – он шагнул к ней, Ракель инстинктивно отшатнулась, но Гейдрих только стряхнул с догорающей сигареты столбик пепла и снова без тени интереса посмотрел на девушку.
- Я хочу играть Чайковского.
- Играйте, кто вам не дает? – он усмехнулся.
- На сцене.
- Вы не играть хотите, фройляйн, - мужчина бросил на нее почти презрительный, насмешливый взгляд. – А выпендриваться. Демонстрировать собственную неповторимость и оригинальность. Вам есть, что сказать другим? Что вы вообще понимаете в музыке?
Она вспыхнула.
- В музыке я понимаю много. Я не понимаю, какое отношение музыка имеет к политике и как можно их смешивать!
- Вы очень наивны, фройляйн, – Гейдриха, по-видимому, совершенно не впечатлил ее порыв; когда он не кричал, он почти всегда говорил с одинаковыми резкими интонациями, из-за которых невозможно было понять, злится он, насмехается над собеседником или просто имеет ввиду то, что говорит. – Музыка, как и любое другое искусство, служит величию Рейха, поддерживает патриотический дух в немцах. Вы должны вдохновлять людей тем, что исполняете на сцене, а на что могут вдохновить ваши русские композиторы? Играйте немецкую музыку.
- Какую? Гимны Хорста Весселя? – пренебрежительно фыркнула она, на короткий момент перестав бояться его, поверив в то, что то, зачем она пришла, действительно нужно и важно.
- Он не так уж плох, - философски заметил Гейдрих и бросил тлеющий окурок в маленькую лужицу возле каменных перил. – Чем вас не устраивают немецкие композиторы? Бетховен, Вагнер.
- Вагнер на фортепиано – это убого! – горячо возразила она.
- Вы несправедливы, - на секунду ей показалось, что мужчина просто над ней издевается. Ракель сцепила пальцы, вздохнула и попыталась говорить спокойнее.
- Это интересно с технической точки зрения, но только как этюды.
- Предположим, - кивнул Гейдрих, как будто бы принимая ее позицию. – И все-таки, мне-то вы что предлагаете сделать? Изменить политику партии и государства? Признать Первый концерт патриотическим гимном? – Ракель посмотрела на него с недоумением и почти с обидой, он улыбался.
- Чайковский… Первый концерт – это очень важное для меня произведение, - решение говорить совершенно искренне далось ей внезапно легко. – Я могла бы играть его дома, для себя, но это ведь совершенно другое. Я много над ним работала и долго не могла его понять. И в том числе вы помогли мне осознать, о чем все это для меня. Мне будет жаль от него отказаться. Считайте, мне есть, что вложить в это, - закончила она, вскинув голову, вспоминая о безумных шести днях с ним, изменивших ее жизнь, как ей тогда казалось, страшно и необратимо.
- И что же вы собираетесь им выражать? – не дожидаясь ответа, мужчина продолжил: - Вы, фройляйн, эгоистка. И в вашу музыку вы вкладываете только это. Скажите хотя бы прямо, зачем вы с этим пришли ко мне.
Щеки девушки вспыхнули, наконец, после новой долгой паузы она все же тихо выговорила:
- Вы могли бы поговорить с директором…
- Хотите, чтобы я пользовался ради вас служебным положением?
Она искоса взглянула на него.
- Получается, что да.
- И что же мне за это будет? - Ракель испуганно вздрогнула, Гейдрих, усмехаясь, пояснил: - Я тоже эгоист и корыстный человек.
- А чего вы хотите?
- Предложите вашу цену, фройляйн. Насколько вам важен ваш Первый концерт?
Она помолчала какое-то время.
- Вы… вы говорили когда-то, что хотите, чтобы я с вами играла… - тихо произнесла она, глядя на мелкие камушки у носка его сапога.
- Не то.
- Что еще нужно? – она боялась снова, страшно боялась, что подняв глаза, увидит в лице Гейдриха то же самое, что видела когда-то на ночной дороге под Берлином. Она была слишком молода, чтобы до конца осознавать, как называется это отражение безумия и готовности не останавливаться ни перед чем, но чувствовала, что в этом таится страшная опасность. Гейдрих коротко засмеялся.
- Давайте заключим сделку. Пообещайте, что будете делать все, что я захочу, и тогда получите то, зачем пришли.
Как в сказке, подумала она. Отдай мне то, чего дома не знаешь, пообещай исполнить любое желание… В свои восемнадцать лет Ракель все еще верила, что люди могут быть честны по отношению друг к другу и не желать друг другу зла, что их слову можно верить. Одного взгляда в лицо Гейдриху хватало, чтобы разувериться в этом юношеском бреде. Она очень наивна, так он сказал, да?
- Нет? Не готовы? – в голосе мужчины звучал злой смех. – Чайковский важен для вас, но все же не настолько?
Ракель подняла голову, медленно закрыла и открыла глаза.
- Я обещаю, - она не узнала собственного голоса, таким тихим и обреченным он показался ей.
- Вы хорошо понимаете, на что соглашаетесь, фройляйн? – Гейдрих нехорошо улыбнулся.
- Да.
- Точно не хотите подумать пару дней?
Во рту пересохло, и она только покачала головой.
- Значит, согласны?
Ракель кивнула.
- Отлично, - на лице Гейдриха она не увидела ни радости, ни удовлетворения, как будто ему было безразлично, что она в конечном итоге ответит. – Завтра утром идите в консерваторию и продолжайте репетировать, проблем с программой у вас больше не будет.
- Спасибо! – ее трясло от страха и невыносимого напряжения, но она все-таки улыбнулась ему.
- Фройляйн! – окликнул ее Гейдрих, когда она уже потянула на себя ведущую в холл дверь. Ракель обернулась, испуганно посмотрела на него, ожидая в тот момент всего, чего угодно. – Только попробуйте играть хуже, чем я от вас ожидаю, - она рассмеялась, внезапно почувствовав странную легкость, похожую на ощущение падения во сне со страшной высоты.
- Я буду стараться.
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
2
)
Поделиться
пятница, 22 ноября 2013
01:34
осень 1940
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
и еще раз
В маленькой комнате почти всегда были плотно задернуты тяжелые синие шторы с бронзовым узором из тонких линий, складывающихся в ромбы с двойным контуром. Когда Ракель играла не по нотам, она предпочитала делать это в полумраке – этой хитрости ее в третьем классе музыкальной школы научил Евгений Мельжинский, ее педагог, объяснив, что так обостряется слуховое восприятие, а руки учатся лучше чувствовать инструмент. Он учил ее многим вещам, другие которые преподаватели, придерживающиеся более классических методов обучения, считали дилетантскими. От такого, говорили они, ничего кроме вреда быть не может, свободное отношение к инструменту расхолаживает детей, позволяет им думать, что они могут обращаться с музыкой так, как хочется им, могут привносить что-то свое. Отличным исполнением в музыкальной школе считалось то, в котором ребенок ни на шаг не отступает от написанного в нотах. Кисти рук всегда должны были стоять на клавишах красивой округлой чашей, как будто в ладони лежал мяч или яблоко. Учитель Ракели же говорил, что руки должны чувствовать свободу и что инструмента ни в коем случае не нужно бояться. Со второго класса каждые полгода девочка готовила одну и ту же программу в двух вариантах: один, строгий, академический, она играла на экзамене в школе, второй, куда более свободный – только дома.
Евгений был российским иммигрантом, в 1879 году в тогда еще имперской Москве он окончил консерваторию, где брал уроки фортепиано у самого Рубинштейна, а в 1918 году навсегда попрощался со своей Родиной, охваченной жаром красной большевистской чумы, и уехал в Вену, все еще считавшуюся тогда музыкальной столицей Европы. В Вене он какое-то время концертировал, а потом с головой ушел в преподавание: ему были мало интересны студенты консерватории, уже слишком взрослые, чтобы можно было применить к ним новаторский подход к обучению, захвативший его воображение в те годы, зато Евгению нравилось работать с детьми, открывая перед ними мир музыки становясь для них проводником. Ракель была одной из первых его учениц, дважды в неделю он встречался с ней в классе музыкальной школы и трижды приходил к Хандлозерам домой, чтобы давать частные уроки. На протяжении всех восьми лет обучения у девочки не было никого ближе и довереннее, только прощаясь с ним единственным перед отъездом из Вены в зимой 1938, она плакала, не зная, чем сможет заполнить образовывавшуюся внутри нее пустоту. Каждую неделю Ракель писала в Вену письма, рассказывая о своей новой жизни, новых знакомых, успехах в пианистике. В очень большой степени именно из-за него она выбрала для отчетного выступления именно Первый концерт Чайковского. Когда-то в детстве маленькую Ракель поразила шутливая история о том, что впервые взглянув на ноты Первого концерта Сергей Рахманинов, много раз исполнявший его позже, воскликнул «Это же невозможно сыграть!», а потом говорил своим ученикам, пытавшимся в при виде партитуры сказать своему преподавателю тоже самое: «Чайковский писал не для нерадивых музыкантов». С тех пор образ Первого концерта в сознании Ракель запечатлелся как сияющая вершина, которую непременно нужно покорить. В июне этого года она получила письмо, в котором чужим ровным почерком (почерком хозяйки квартиры, где жил герр Мельжинский, как узнала девушка из подписи) говорилось, что Евгений Мельжинский больше не живет по этому адресу и писать ему сюда ни в коем случае не нужно, никакого другого адреса в письме указано не было. Еще через три недели доктор Хандлозер через своих высокопоставленных знакомых в Берлине и Вене узнал, что русского пианиста, как и многих других в те годы, отправили в концентрационный лагерь.
Ракель поразила и шокировала эта новость: до того дня ей казалось, что все, о чем, понизив голос, говорили родители за ужином, происходит где-то далеко и не на самом деле. Ее мысли и чувства на какой-то момент пришли в хаос, она говорила отцу, что они должны снова вернуться в Швейцарию, где провели год перед переездом Германию, ночью ей снились кошмары, в которых люди в черной форме приходили в их дом и переворачивали там все вверх дном. А потом с ней случился Первый концерт, попавшийся ей случайно среди пластинок, которые герр Мельжинский дарил ей, когда она еще училась в музыкальной школе. Музыка, негромкая, иногда заглушаемая треском старой пластинки, подписанной витиеватыми русскими буквами, была одновременно и памятью, и силой, и открывшимся девушке пониманием того, как она может выразить все то, что два месяца как будто душило ее. В начале сентября она принесла герру Бреккеру партитуру концерта и сказала, что будет играть его. В Берлинской консерватории плохо знали и не любили русских композиторов, это огорчало Ракель. Герр Бреккер спросил, не хочет ли она взять что-то классическое и привычное для стен этой консерватории, но девушка твердо стояла на своем – ей нужно было это сделать в память о своем первом учителе и чтобы доказать себе, что у нее действительно есть для этого силы. Упрямство Ракель не знало границ. Первые сомнения пришли к ней, когда она – еще без участия герра Бреккера – начала разбирать фортепианную партию и поняла, что то, что получается у нее, звучит пусто и бессмысленно. Неделю она билась только над первыми несколькими аккордами – и с этого момента концерт стал для нее еще и вызовом.
Все это она вспоминала, играя на фортепиано этюд Черни, с которым закрывала последний год в музыкальной школе. Марта принесла ей на подносе кофе и свежеиспеченное имбирное печенье, Ракель, не прерывая игры, улыбнулась и кивнула ей. Где-то через полчаса женщина заглянула в комнату снова.
- Герр Зигфрид приехал из университета. Через десять минут буду ставить на стол обед, так что выходи, - строго сказала она Ракель, та, вопреки обыкновению, тут же прекратила играть и встала из-за инструмента, закрывая крышку.
- Уже выхожу.
Марта обеспокоенно посмотрела на нее.
- Я же вижу, что что-то случилось, а ты молчишь. Христа ради, не наделай глупостей, Ракель, - девушка, уже второй раз за сегодняшний день слышавшая эту просьбу, нахмурилась.
- Не собираюсь. И что вы все заладили? – следом за Мартой она вышла в гостиную, где за столом уже ждал обеда ее отец, листавший утреннюю газету, заголовки которой сообщали о вторжении итальянский войск в Грецию. Доктор Хандлозер поднял глаза от газеты, посмотрел на дочь и тут же отвел взгляд, поправляя очки в круглой оправе. Последнее время он избегал смотреть Ракель в глаза.
- Здравствуй, папа, - поприветствовала его девушка, садясь за стол напротив. – Как твои студенты?
- Хорошо, дорогая, - ровным тоном ответил доктор. – До экзаменов еще далеко, так что пока все беззаботны и веселы, но учатся старательно, а большинство мечтает поскорее применить навыки на благо Германии. Как твои репетиции?
- Отлично, - соврала она. – Ты можешь мне помочь, папа? – Ракель хотела закончить запланированную ей часть разговора, пока из комнат наверху не спустилась мама, чтобы понапрасну не тревожить ее. Последние недели фрау Хелен и без того слишком много переживала, а это самым худшим образом сказывалось на ее здоровье.
- Если это в моих силах…
- Мне нужен телефон РСХА.
- Прости, что? – доктор удивился настолько, что даже отложил газету. – Но зачем тебе?
- Какая разница? – Ракель пристально смотрела в глаза отцу, и в ее взгляде можно было прочесть, что она знает, что доктор Хандлозер ощущает себя страшно виноватым перед дочерью, и поэтому сейчас она может просить у него хоть платье цвета луны, солнца и неба, как во французской сказке про Ослиную шкуру.
- Ракель, ты понимаешь… - мягко начал доктор, но она перебила его.
- Папа, я же знаю, тебе это будет совсем не сложно. Спроси у дяди Германа, в конце концов, - дядей Германом она с детства привыкла называть тогда еще не бывшего рейхсмаршалом Геринга, часто навещавшего их в Вене и неизменно приносившего маленькой Ракель подарки.
- Хорошо, - герр Хандлозер не стал спорить с дочерью. – РСХА, говоришь… Какой именно телефон тебе нужен? Знаешь, сколько их там?
- Мне нужен номер Гейдриха, - она произнесла это и даже сама удивилась, насколько легко сорвалось с губ имя. Доктор хотел сказать еще что-то, но в этот момент на лестнице раздались медленные шаги его жены, спускавшейся к обеду, он поднялся, чтобы помочь ей, быстро взглянул на дочь и кивнул ей, она только улыбнулась в ответ.
Ракель нечасто обедала дома в последнее время, и сегодня ее присутствие как будто создавало за столом волшебный купол безмолвия. Отец большую часть обеда смотрел в свою тарелку, мать, ласково улыбавшаяся и дочери, и мужу, как всегда говорила мало. Доктор Хандлозер во второй раз ответил на вопрос о своих студентах, почти слово в слово повторив то, что сказал Ракель, девушка вкратце рассказала о предпоследней репетиции с оркестром. Говорить родителям о возникших сложностях с отчетной программой она не собиралась. Ракель встала из-за стола раньше всех, не дожидаясь чая и десерта, и, пожелав родителям приятного аппетита, снова ушла в маленькую комнату играть.
Доктор Хандлозер заглянул к ней где-то через час. Он подошел к инструменты и положил на подставку для нот маленький листочек плотной бумаги с записанным от руки номером телефона.
- Это телефон приемной. Прямого номера мне, разумеется, никто не дал.
- Да, конечно, - Ракель взяла листочек и повертела его в пальцах. – Я позвоню из твоего кабинета, можно? – телефонные аппараты в доме Хандлозеров стояли в гостиной и в кабинете доктора, но разговор из гостиной могли услышать фрау Хелен и Марта, а это значило бы, что придется очень долго объяснять, с кем и о чем она разговаривает.
- Да.
Ракель прошла в кабинет отца, села за стол, положила перед собой листочек с записанным номером и медленно вздохнула, сцепив пальцы в замок. В одно мгновение ее уверенность рассеялась, как легкий утренний туман над озером в Тиргартене. Что если он не захочет разговаривать с ней? А если и захочет… что она собиралась сказать? Это ведь звучит настолько глупо и наивно… Обрывая ход предательских мыслей, Ракель сняла трубку с телефонного аппарата, быстро набрала номер и, зажмурившись, стала ждать ответа
- Приемная начальника РСХА. Слушаю вас.
- Здравствуйте, могу я поговорить с герром Гейдрихом? – голос почти не дрожал.
- По какому вопросу?
- По… по личному.
Голос в трубке мгновенно стал скучающим и очень уставшим, Ракель на секунду представила сколько раз за день несчастный дежурный офицер в приемной слышит такие вот ответы, и как это должно было его утомить.
- Ваше имя и фамилия?
- Ракель… - начала она и тут же исправилась, - Рейчел Хандлозер, - в трубке раздалось шуршание, видимо, дежурный офицер все же дисциплинированно записывал услышанное, затем раздались приглушенные голоса, но настолько невнятные, что различить, о чем они говорят было совершенно невозможно. – Подожди минуту, фройляйн, - уже менее скучающе попросили ее, наступила тишина, она нервно стучала случайно взятой со стола доктора Хандлозера ручкой по подлокотнику кресла, в котором сидела, тишина длилась, становясь все более напряженной, и, когда девушка уже собралась повесить трубку, решив, что это безнадежно, голос в трубке не без некоторого удивления произнес: - Приезжайте к пяти часам. Вас будут ждать.
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
1
)
Поделиться
четверг, 21 ноября 2013
03:04
осень 1940
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
продолжение вчерашнего
В четверть первого Ракель уже вернулась домой, дверь ей открыла Марта, которая вот уже почти двадцать лет была в семье Хандлозеров кухаркой, экономкой, горничной, а с момента появления Ракель еще и няней девочки.
- Так рано? – удивилась пожилая женщина, увидев на пороге Ракель. – На тебе лица нет. Опять что-то случилось? – Марта была единственной, кто прямо и откровенно выражал свое беспокойство о девушке и неприязнь к Гейдриху. Ракель вспомнила, как в какой-то момент, проходя через гостиную на первом этаже дома в комнату с фортепиано, слышала, как Марта отчитывает ее отца, говоря герру Зигфриду, что его отношение к дочери ужасно и несправедливо. Она тогда вмешалась, посмотрела на них обоих обычным для нее в те дни как будто сонным, мутным взглядом и тихо попросила: «Не надо». Ей казалось тогда, что ни защита, ни сочувствие ей уже больше не нужны. Потом, неделю спустя, она плакала на кухне, уткнувшись Марте в плечо и сбивчиво пыталась что-то рассказать и объяснить, женщина гладила ее по волосам и, как в детстве, убеждала что все образуется и что вот сейчас Ракель поплачет и забудет обо всем. Ракель слушала и хотела верить, а утром, когда она проснулась под раздражающий звон будильника, чтобы пойти на занятия все, и правда, будто отступило на задний план.
Ракель представила, что бы сказала сейчас Марта, узнай она о планах девушке и невольно гордо заулыбалась, такую улыбку часто можно было увидеть на лицах детей, которым кажется, что они знаю какой-то невероятно важный секрет.
- Все в порядке, Марта. Просто репетицию сегодня отменили. Папа дома?
Женщина недовольно поджала губы. С момента того самого разговора она всем своим видом показывала, что не одобряет хозяина, и ее привычная добродушная и слегка покровительственная манера сменилась прохладным тоном и присущей только старой прислуге надменностью, которой они бесподобно умели выражать свое глубокое несогласие с хозяевами.
- Герр Зигфрид уехали в университет. Обещали быть к обеду.
- А мама?
- У себя, конечно.
Ракель повесила пальто, мельком взглянула на свое отражение в висящем на стене зеркале.
- Понятно. Я пойду играть. Позовешь меня, когда папа приедет, хорошо?
- Выпила бы хоть чаю. С утра ведь убежала, даже не позавтракав, - девушка улыбнулась привычному ворчанию. Родители всегда обращали мало внимания на что-то кроме ее внешнего вида и академической успеваемости, поэтому сокрушать по поводу того, что девочка почти не ест, поздно ложится спать и целыми днями не появляется дома, всегда приходилось Марте.
- Не хочу. Ничего сегодня не хочу! – Ракель рассмеялась. – Вот папа вернется, и будем все вместе обедать, а пока мне надо репетировать. Или… свари мне кофе, - пить кофе она привыкла, когда еще в Вене после занятий в последних классах музыкальной школы сидела с компанией одноклассников в кондитерской. Там подавали сладкий кофе с молоком и фиалковым сиропом и продавали фиалки в сахаре в круглых бархатных коробочка с портретом императрицы Сиси на крышке. С тех пор Ракель часто пила кофе, хотя у нее и кружилась от него голова.
Марта вздохнула.
- Пьешь, а потом не спишь ночами, с твоим-то здоровьем…
- Ерунда! – Ракель встряхнула головой. – И сегодня я буду спать, - невероятное ощущение, что она решилась на что-то необычное, нарушающее все установленные в ее жизни правила, на что-то, что она выбрала сама, придавало ей сил. Девушка боялась, что это чувство уйдет раньше, чем она успеет поговорить с отцом, боялась передумать за те без малого два часа, что оставались до времени, когда у них дома подавали обед, но в то же время знала, что этого не случится. – Я буду в маленькой комнате, - так называли примыкающую к гостиной комнату, где хранились ноты и стоял инструмент. С этими словами Ракель, подхватив портфель, вышла из прихожей.
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
1
)
Поделиться
среда, 20 ноября 2013
03:27
осень 1940
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
как мы оказались сами во всем виноваты. начало
Прошло три недели. Сломанный нос зажил, осталась только тоненькая красная полоска, пересекающая горбинку, сошли жуткие синяки под глазами, в течение почти десяти дней превращавшие Ракель в жутковатую пародию на Пьерро из итальянской комедии дель арте. Девушка все это время провела, не выходя из дома, и была рада вернуться, наконец, к занятиям в консерватории. О причинах ее отсутствия никто деликатно не спрашивал – ситуация была достаточно красноречивой. Всю последнюю неделю она сдавала материал по пропущенным занятиям, каждый из преподавателей попытался убедить ее, что можно обойтись и без этого, они ведь отлично знают, как хорошо она учится… Но девушка настаивало – ей нужно было занять чем-то время и мысли, сольфеджио, музыкальная литература и основы композиции как нельзя лучше подходили для этих целей. Ракель старалась не вспоминать о том, что происходило в те шесть дней: ей было непонятно, как относиться к этому и что об этом думать, как будто не хватало кусочков мозаики для того, чтобы понять произошедшее, понять Гейдриха и себя. Но все закончилось, он пообещал не беспокоить ее больше – и можно было убедить себя, что ничего просто не было.
В среду она пришла в консерваторию к одиннадцати утра – на это время была назначена репетиция в концертном зале. Нужно было снова начинать готовиться к отчетному концерту, репетировать с оркестром. В тесном коридорчике возле входа в зал для исполнителей Ракель встретил герр Бреккер, ее преподаватель.
- Дорогая моя, ну, наконец-то! – мужчина тепло улыбнулся ей, но в светло-голубых, удивительно ясных для пожилого человека, читалась тревога. – Занятий сегодня не будет, ты уже знаешь?
- Не будет? – Ракель удивленно моргнула. – Но почему?
- Ох, я думал, они позвонили тебе… Говорили, что собираются… - герр Бреккер всегда терялся, когда случалось что-то непредвиденное или ему приходилось стать участником какого-нибудь конфликта. Он потер руки, как будто пытаясь согреть холодные пальцы, внимательно посмотрел на девушку. В следующую секунду он прочитал в глазах Ракель искренний и совершенно безумный ужас: девушка мгновенно представила себе, что все, о чем она так старательно забывала, все же не прошло бесследно, им должны были позвонить из гестапо, ее и родителей ждет концентрационный лагерь… - Боже мой, девочка моя, не пугайся так! Ничего страшного не произошло, - она шумно выдохнула и рассмеялась.
- Я… Господи! - Ракель провела ладонью по лицу, почувствовала, как заледенели ладони, сжала руки в кулаки, водя большим пальцем по фалангам остальных, грея. – Я уже представила… Так что случилось?
- Герр директор и герр заведующий обратили внимание на твою отчетную программу.
- А! – испуг в глазах девушки тут же сменился вызовом. – Им, вероятно, не нравится Чайковский, да? Вы уже что-то говорили мне об этом вчера…
- Именно. Они хотят поговорить с тобой. Мы можем сейчас выбрать тебе какое-нибудь другое произведение и сразу сказать об этом, так будет гораздо лучше…
- Нет.
- Ракель, милая, ты же понимаешь… - Герр Бреккер устало вздохнул — накануне он уже попытался поговорить со своей любимой ученицей о том, что было бы неплохо заменить Первый концерт Чайковского, который она последние два месяца разучивала с энтузиазмом, временами начинающим напоминать фанатизм, на что-нибудь более патриотичное, но понимания не встретил. Девушка заявила, что смешивать музыку и политику — кощунство, а те, кто этого не понимает, просто дураки. Раньше ей была не свойственна такая резкость, но за последние несколько месяцев она очень сильно изменилась, а в словах и действиях все более явно сквозила отчаянность. Мужчина прекрасно видел, что в жизни Ракель происходит что-то странное, но, как и все вокруг, старался не замечать того, что грозило обернуться большими неприятностями. Видел он и то, что силу и спокойствие Ракель находила только в музыке, поэтому по-человечески не хотел, чтобы столь любимую ей концертную программу меняли, но понимал, что это все же неизбежно.
- Не хочу ничего понимать, - капризно поджала губы она. – Если мы не будем заниматься, я пойду домой. С вашего позволения, - любая попытка ограничить ее или как-то на нее повлиять воспринималась девушкой враждебно, вот сейчас она злилась на герра Бреккера. Все бесконечно хотели и требовали от нее чего-то, и никто не пытался хотя бы спросить, чего хочет она.
- Не надо сердиться, девочка, - мужчина взял ее за руку. – Все можно решить, ты же знаешь. А сейчас нам нужно пойти к директору.
- Вы говорит со мной, как с ребенком! – Ракель недовольно нахмурилась. – Думаете, у директора я скажу что-то другое?
Герр Бреккер вздохнул снова.
- Я надеюсь, что ты поведешь себя разумно.
Она только передернула плечами и переложила портфель с нотами из правой руки в левую.
- Во сколько меня ждет герр директор?
Мужчина несколько секунд не отрывал обеспокоенного взгляда от в момент ставшего бледным и решительным лица Ракель, она смотрела на него зло и обиженно. Он укоризненно покачал головой, взглянул на часы-брегет, которые носил в кармашке жилета.
- Нас уже ждут. Пожалуйста, дорогая, не делай глупости. Я понимаю, что тебе неприятно и обидно.
- Нет, - она вдруг посмотрела на него очень грустно и серьезно. – Не понимаете, - и, стуча каблуками, пошла в основной коридор, из которого можно было попасть в холл, а оттуда – на лестницу, ведущую к кабинетам администрации, герр Бреккер последовал за ней – девушка шла слишком быстро для того, чтобы он успевал за ней, а подниматься по лестнице в его годы и вовсе было тяжело. На лестничной площадке между этажами мужчина на минуту остановился – наверху хлопнула дверь, Ракель, не дожидаясь его, вошла в кабинет директора. Герр Бреккер беспокоился за девочку, но слишком хорошо понимал, что не сможет ей ничем помочь, пока она так упорно сопротивляется. Он поднялся наверх, негромко постучал и, не дожидаясь ответа, вошел. В кабинете он увидел стоящую, вытянувшись в струнку, Ракель, на бледном лице с сжатыми в тонкую линию губами, казалось, видны были только широко распахнутые темные глаза. Мужчина вдруг понял, что девочка вот-вот расплачется.
- Фройляйн Хандлозер, поймите, мы ни в коем случае не хотим как-то ограничивать вас, но сейчас такое непросто время, а ваша концертная программа... она... как бы это по-лучше сказать... - заведующий фортепианным отделением, невысокий мужчина с козлиной бородкой в старомодном пиджаке, неизменным украшением которого являлся аляповатый носовой платок, торчащий из кармана, старательно подбирал вежливые обтекаемые формулировки. Директор не вмешивался в разговор, логично ожидая, что сейчас девушка просто согласится с их доводами и на этом дискуссия будет исчерпана. В конце концов — как вообще кому-то в здравом уме в 1940 году может прийти в голову играть на публике не немецкую музыку? Ракель Хандлозер всегда была в консерватории на особом положении: она действительно демонстрировала выдающиеся способности, а кроме того, когда она поступала, директору позвонил сам рейхсмаршал Геринг, пожелавший удостовериться, все ли в порядке у дочери его давнего друга. Девушка молчала, смотрела в окно и выстукивала пальцами правой руки по ладони левой рваный ритм, портфель с нотами лежал на стуле, стоящем напротив места директора, на который она сама так и не села.
- Я не понимаю, - после долгой паузы заговорила Ракель звенящим голосом, не оборачиваясь к собеседникам, - какое отношение к вашему непростому времени имеет музыка, - такие слова можно было бы счесть глупостью, улыбнуться наивности девушки, но сказано это было слишком вызывающе.
- Фройляйн, вы собираетесь играть Чайковского. На концерте будут члены партии, возможно, высокопоставленные. Это будет... - заведующий отделение запнулся, вопросительно посмотрел на директора, как будто ища поддержки и неуверенно закончил. - ...как минимум невежливо.
- Фройляйн, либо вы меняете программу и играете то, что наше министерство культуры одобряет, либо вы просто не будете участвовать в концерте. Надеюсь, так более понятно? - утомленный бессмысленным разговором подвел итог директор, резко захлопнув лежавший перед ним журнал и смерив девушку строгим взглядом поверх узких очков.
Ракель впервые за все время беседы посмотрела прямо сначала на директора, потом на двух других участников.
- Да, - в кабинете на секунду повисла оглушительная тишина. - Я подумаю, до свидания.
Она вышла из кабинета, не дожидаясь ничьего ответа, аккуратно закрыла за собой дверь, услышав за спиной возмущенное «Да что она себе позволяет?!», устало вздохнула и пошла в гардероб, где оставила перед несостоявшимся занятием свою верхнюю одежду. Ракель чувствовала себе очень странно: с одной стороны она прекрасно понимала, что все сказанное — вещи разумные, и лучше прислушаться к словам директора и заведующего отделением, лучше для всех: для консерватории, для нее самой, для ее семьи. Но за два десятка прошедших дней осени что-то в ней как будто сломалось, и бесконечная разумная осторожность в действиях словах и даже мыслях стала казаться чем-то отвратительным и лживым. Если за одно то, что ты играешь Чайковского, эти люди могут обвинить тебя в измене Родине, то какая уже разница, и не честнее ли просто быть собой?
Ракель надела пальто, забрала портфель с нотами и пошла к выходу из здания консерватории. Проходя в холле мимо группки девушек с хорового отделения, она услышала смешки и перешептывания, неизменно сопровождавшие ее с того дня, когда Рейнхард Гейдрих решил поздравить ее с успешным выступлением. Девушка замерла, пораженная абсурдностью мысли, неожиданно пришедшей ей в голову: ведь Гейдрих же может все!
Первый концерт Чайковского, над которым она билась все лето — слушала сотни раз запись, играла фортепианную партию, но никак не могла понять, о чем это произведение, - осенью, наконец, открылся ей. Музыка, которую традиционно исполняли мужчины, требовала мужских рук — или хотя бы участия мужчины в работе над ней. Общаясь с Гейдрихом и играя с ним, Ракель поняла и прочувствовала произведение, хотя это стоило ей очень много, и сейчас она не готова была менять его ни на что другое. Всего на секунду она задумалась, к каким последствиям может привести то, что она собиралась сделать, испуганно прикусила губу. В висках пульсировала кровь, а в голове играла музыка Чайковского. Ракель забрала из гардероба пальто, оделась, почти выбежала из консерватории и поспешила в сторону дома.
To be continued…
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
2
)
Поделиться
вторник, 19 ноября 2013
02:49
порция юмора
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
Гиммлер и попытка применить к Гейдриху дисциплинарные меры
Гиммлер в десятый раз за день набрал номер начальника РСХА, но на другом конце провода адъютант вежливым тоном сообщил рейхсфюреру, что Гейдриха на месте нет, и когда он будет, к сожалению, сказать невозможно. На возмущенный вопрос о местонахождении начальства адъютант, предыдущие девять раз отвечавший неопределенно, напряженным тоном сообщил: "В консерватории...". Гиммлер, не прощаясь, раздраженно швырнул телефонную трубку на рычаг. За последний месяц слово "консерватория" начало вызывать у него нервный тик. Складывалось впечатление, что там Гейдрих бывает в разы чаще, чем на службе. А главное, именно тогда, когда он нужен Гиммлеру! Утром принесли документы с агентурными данными по советскому вооружению и то, что там было сказано, вряд ли могло понравиться фюреру. Гейдрих нужен был Гиммлеру, чтобы обсудить с ним этот неприятный вопрос и, может быть, скорректировать информацию... Предыдущее представление отчета о силах советской армии закончилось грандиозным скандалом, после которого Шестое управление чуть не лишилось своего начальника, и повторения его Гиммлер совсем не хотел. Но Гейдрих был в консерватории - и не ехать же за ним, в самом деле!
На пятнадцатом телефонном звонке Гиммлер потребовал от несчастного адъютанта немедленно сообщить ему, когда Гейдрих появится на службе, и, получив в половине четвертого радостное известие, решил лично порадовать начальника РСХА своим визитом. Рейхсфюрер злился и, как всегда, нервничал и немного опасался разговора: Рейнхард был непредсказуем, но оставлять это так и дальше было невозможно. Он в сопровождении охраны прошел через парк перед бывшим дворцом принца Альбрехта, а сейчас местом работы Гейдриха, и поднялся к нему в кабинет. Адъютанты в приемной переглянулись, но не решились задерживать рейхсфюрера.
- Радостно наконец-то видеть вас, Рейнхард.
Гейдрих на приветствие не ответил, только предупреждающе поднял указательный палец, давая понять, что очень занят сейчас. Он сидел, закинув ноги на стол, и вел какой-то, судя по выражению лица, очень важный разговор по телефону и одновременно читал вложенные в папку с надписью «Дело номер сорок восемь шестнадцать» бумаги. Гиммлер демонстративно скрестил руки на груди и устремил на Гейдриха очень недовольный и укоризненный взгляд, но тот как ни в чем не бывало поднял папку с делом выше и продолжил разговаривать. Рейхсфюрер был не намерен уходить, он прошелся по кабинету, ожидая конца беседы, посмотрел в окно на серый декабрьский парк, мельком взглянул на разбросанные по столу в беспорядке бумаги, сел напротив и начал нетерпеливо выстукивать пальцами по столешнице рваный, нервный ритм. Через пару минут Гейдрих, наконец, повесил трубку, выпрямился в кресле, приняв пристойную позу, и вопросительно посмотрел на Гиммлера.
- Я с самого утра не могу до вас дозвониться, а в вашей приемной мне говорят, что вы в консерватории! – возмущенно начал рейхсфюрер. - Чем вы занимаетесь, Рейнхард?
Гейдрих рассмеялся:
- А чем обычно люди занимаются в консерватории, Хайни?
- Да какая разница! – такая неприкрытая наглость возмутила Гиммлера еще больше. – Вы-то что там делаете? Вы решили сменить специальность? Мне порекомендовать вас Геббельсу как бесценного сотрудника?
- Разница большая, - Гейдрих все еще смеялся. - Я делаю то же, что и все: играю на музыкальном инструменте. Можете рекомендовать кому хотите, а теперь не мешайте мне работать.
- Это совершенно не смешно, Рейнхард! – последнее заявление мало того, что страшно уязвляло самолюбие Гиммлера, так еще и подрывало его авторитет. Надо признать, конечно, начальник РСХА никогда не отличался почтительностью в отношении рейхсфюрера, но должен же всему быть предел!. - И прекратите указывать мне. Вас нет, когда вы мне нужны, половина Берлина с интересом обсуждает ваше новое увлечение... – Гиммлер закашлялся, - музыкой. Вы вообще понимаете, что вы делаете?
- Ну, надо же берлинцам что-то обсуждать! Ваша зайка всем уже надоела, теперь моя очередь! – казалось, все происходящее только развлекает и веселит Гейдриха.
- Хедвиг хотя бы не была чуть ли не племянницей Геринга и наполовину еврейкой! – попытался воззвать к разумному началу рейхсфюрер.
- О! Я смотрю, ты принадлежишь к той половине, кому новость показалась интересной! – мужчина развеселился еще больше.
- Разумеется, мне не все равно, чем вы занимаетесь и что о вас говорят! Это все ни в какие ворота не лезет! Делайте что угодно, но хотя бы не настолько публично. И будьте, черт возьми, на рабочем месте в рабочее время!
Гейдрих резко посерьезнел:
- Гиммлер, чего вы хотите от меня? Я работаю так, как мне удобно и общаюсь, с кем хочу и когда хочу. И так будет всегда. Если вы не собрались сообщить мне лично, что решили меня уволить, то разговор окончен. Это понятно?
- Нет, не окончен! – Гиммлер готов был простить Гейдриху практически все, что угодно, но только пока тот был в нужное рейхсфюреру время в нужном ему месте. Как только в этой системе происходили какие-то изменения, Гиммлер начинал страшно нервничать: в число теплых чувств, которые он испытывал к своему подчиненному входило, пожалуй, все – кроме доверия. Обычный порядок необходимо было восстановить, и для этого Гиммлер, не терпевший обычно конфликтов, был готов сейчас рассориться с Гейдрихом. - Вы вообще в своем уме? – он повысил голос. -Расовая политика государства, репутация вашего - нашего! - ведомства - все должно лететь к чертям, просто потому что вам в голову пришла какая-то блажь?
- Во-первых, - Гейдрих встал и подошел к Гиммлеру, - не вздумайте на меня орать. Во-вторых, какая к черту расовая политика? Расовая политика - это и есть мы. Ведомство - это я. И кто посмеет хоть слово сказать?
- А если это дойдет до фюрера? Вы представляете, чем это все может тогда закончиться? – Гиммлер, не понижая голоса, нервно поправил очки.
- А что дойдет до фюрера?
- Да какая разница, что именно?
- Огромная, - мужчина усмехнулся. - Чего вы боитесь? Что фюрер не любит скрипку? Глупости. Выпейте ромашкового чаю, возьмите отгул и перестаньте паниковать из-за пустяков.
- Вы ведете себя как семнадцатилетний мальчишка. Это несерьезно, Рейнхард, - рейхсфюрер перешел на более спокойный тон.
- Первая здравая мысль - это действительно несерьезно.
Гиммлер недовольно поморщился.
- Безнадежно, - он махнул рукой. - Чего вы вообще рассчитываете добиться?
- Того же, чего и вы – победы и господства Рейха, господин рейхсфюрер! – Гейдрих снова рассмеялся.
- Оригинальный способ.
- Рад, что вы оценили, - начальник РСХА перешел на прохладный официальный тон, явно желая закончить утомивший его разговор. - Это все?
- Нет. Я пришлю вам документы, посмотрите их. Сегодня, - после короткой паузы с особым значением добавил Гиммлер. - И подготовьте по ним отчет для фюрера к завтрашнему утру.
- Угу, - небрежно, как будто уже перестал слушать, откликнулся Гейдрих. - Кстати, - он поднял голову и дружески улыбнулся рейхсфюреру, - Хайни, приходите на концерт.
- На какой еще концерт?! - почти взвизгнул доведенный до бешенства всем этим разговором Гиммлер.
- Где-то тут была программка, - Гейдрих начал искать что-то в бумагах на столе.
Гиммлер, осознавший, что все его попытки донести до начальник РСХА хоть что-то не принесли ни малейших результатом, с шипением втянул воздух, проглотил очередную возмущенную реплику и, не прощаясь, вышел из кабинета, громко захлопнув за собой дверь. В спину ему раздался хохот.
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
2
)
Поделиться
понедельник, 18 ноября 2013
23:53
пост боли
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
Я хочу фортепиано!
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
10:30
про комплекс вины
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
Рейчел - невротичка с адовым комплексом вины.
Мы ощущаем себя виноватой в том, что из-за нас болеет мама, и в том, что папе от этого плохо. Папа не любит нас - и этим подтверждает, что мы виноваты.
Мы ощущаем себя виноватой в смерти родителей. Если бы нас не было, всего этого не случилось бы.
Мы ощущаем себя виноватой в том, что доводим Гейдриха до безумия. Он ведет себя так, потому что мы не можем относится к нему так, как он хочет.
Мы ощущаем себя виноватой в том, что мы еврейка. Наш народ распял Христа.
Мы ощущаем себя виноватой в том, что Гейдриха чуть не убили в мае 1942 года. Мы могли вмешать во все это раньше, или быть более убедительной.
Мы ощущаем себя виноватой перед нашим неродившимся ребенком.
Мы ощущаем себя виноватой в том, что не успели вовремя выйти из поезда и остаться с Ним.
Мы ощущаем себя виноватой, когда выходим замуж. Мы считаем, что этим предаем Его.
Мы ощущаем себя виноватой перед Гельмутом за то, что бесконечно отравляем ему жизнь и заставляем вести себя странно.
Это если не упоминать более локальные ситуации.
Когда Гейдрих нас бьет, мы считаем, что это правильно. А еще - что он делает это, потому что ему не все равно.
Женщина, которой нужно принести себя в жертву.
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
воскресенье, 17 ноября 2013
23:55
Чтоб всех тошнило
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
мноооого психических отклонений, неврозов, психозов и БДСМа. Слабонервным не читать. Мы просим прощения у Гельмута
(комментарий от Гельмута: все было не так!)
Рейчел, прижав ладонь к вспыхнувшей, как будто обожженной щеке, смотрела на мужа широко распахнутыми глазами, в которых читалось изумление, возмущение и за всем этим что-то еще, непонятное и непривычное. Во рту мгновенно пересохло, она облизнула губы, с трудом отняла руку от лица.
- Что ты?.. – она не успела закончить фразу, Гельмут ударил ее еще раз, наотмашь, так, что голова мотнулась в сторону, как у безвольной тряпичной куклы, выбившиеся из прически пряди темных волос рассекли лоб и щеку тремя полосами.
- Ты этого хочешь? Это тебе нужно?! – он сорвался на крик. «Да! Господи, да!» - каким чудом она не выкрикнула это ему в лицо, Рейчел не знала, вместо этого она только отступила на шаг, наткнулась спиной на стоящий в прихожей столик, поняла, что не закрывает лицо, а привычным жестом прячет кисти рук так, чтобы случайный удар не пришелся по пальцам.
- Не надо этого делать, - тихим, почти нежным голосом попросила она. Сосредотачиваться на происходящем было невероятно тяжело, перед глазами разворачивались, как кадры черно-белой кинохроники, картинки из спрятанного во взаимном молчании прошлого, лицо мужа расплывалось, превращаясь в другое. Рейчел отвернулась, опираясь рукой о столик, закрывая ладонью другой руки глаза, в этой позе кроме уместной сейчас боли читалась отчаянная попытка удержать себя от чего-то.
***
Последняя ссора состоялась, когда она увидела Гельмута в форме нового элитного военного подразделения – стоит ли говорить о том, что черный китель с серебряной оторочкой отличался от печально известной формы СС разве что отсутствием привычных петлиц и свастики на рукаве? Рейчел тогда наговорила ему слишком много всего: и что она уже видела людей в такой форме, и что неудивительно, что Гельмут, не видевший и не знавший войны, не думает о том, чем все это должно закончиться, и что она никогда больше не хочет видеть его в этом… сорвалась на крик в какой-то момент, разрыдалась. Ей действительно было невыносимо видеть его таким. Позже она думала, что в тот момент была готова уйти из дома, чтобы никогда уже туда не возвращаться. О том, что Гельмут наговорил ей в ответ, Рейчел предпочитала не вспоминать и не думать – в конце концов, его можно было понять, с ней было тяжело, еще тяжелее – с ее прошлым, с которым ничего нельзя было поделать. В моменты таких ссор все то, что долго и упорно замалчивалось, выливалось в злые и резки слова. После этого скандала их непростые семейные отношения вернулись в мирное русло, Гельмут в качестве извинений принес ей на следующий день огромный букет алых роз, который сейчас украшал стол в гостиной, а Рейчел пообещала себе, что не будет больше прятаться в комнате с фортепиано и непременно, как и положено нормальной жене, будет сопровождать мужа везде, где он захочет. Случай представился всего через пару дней, Гельмут сказал ей, что их приглашают на полуофициальный прием, где будет его нынешнее руководство и много друзей, и он бы хотел, чтобы она пошла с ним. Рейчел послушно согласилась.
- Ты готова? – Гельмут, в вечернем костюме выглядящий взрослым мужчиной, заглянул в комнату, где Рейчел только что закончила укладывать волосы и теперь завершала вечерний туалет, застегивая на шее короткую нитку жемчуга. Она последний раз взглянула на себя, отвернулась от зеркала и спокойно улыбнулась ему.
- Да, мы можем идти.
Он подал ей руку, но в последний момент нахмурился.
- Что это за жемчуг? Я не помню его у тебя.
- Жемчуг? – она удивилась, коснулась пальцами теплых перламутровых бусин и поняла, в чем дело. Эту жемчужную нитку ей дарил не Гельмут – у Рейчел осталось много украшений, купленных Им, обычно она старалась их не надевать, но сегодня почему-то забыла. Молодой человек понял все по выражению ее лица, помрачнел, в комнате как будто стало холоднее.
- Сними, - коротко велел он. Рейчел молча подчинилась, - пока она расстегивала ожерелье, Гельмут подошел к туалетному столику, открыл ее шкатулку с украшениями, достал оттуда красивый кулон, который дарил ей на годовщину свадьбы и сам застегнул цепочку у нее на шее, прикоснулся губами к затылку женщины. – Так лучше, - кулон странно смотрелся с платьем, но она не стала спорить.
- Да. Идем?
- Идем.
У подъезда их ждало такси, Гельмут, все еще немного сердитый, открыл перед ней дверь машины, сам сел с другой стороны, не глядя на нее, нашел ее руку, сжал пальцы.
- Я очень хочу, чтобы сегодня все было хорошо, дорогая, - он говорил мягко, но она чутко уловила в спокойном голосе угрожающие нотки. Они устали друг от друга, моменты покоя и семейного счастья давно стали скорее исключением, чем нормой их жизни. Рейчел говорила себе, что она старается делать все так, как хочет ее муж, но частью сознания понимала, что врет себе и на самом деле делает все, чтобы только больше злить его.
- Все будет хорошо, - пообещала она, ни на секунду в это не веря. Гельмут уже несколько раз пытался взять ее с собой на так называемые полуофициальные приемы, где сейчас собиралась новая политическая элита и их сторонники, но женщина каждый раз отказывалась, боясь, что там будет слишком много тех, кто знал ее раньше.
Ресторан, куда они приехали, был новым – в начале сороковых в этом здание находился, кажется, какой-то музей, посвященный истории партии. Рейчел помнила, что в сорок четвертом во время очередной бомбардировки Берлина здание сильно пострадало, за его восстановление во время войны никто не брался, а сейчас высокие окна-витрины ярко светились, а над входом висела роскошная вывеска я крупными золочеными буквами. Их встретил швейцар, вежливо поприветствовал гостей, помог женщине снять пальто, открыл перед ними дверь в большой зал. В первый момент блеск хрустальной люстры показался Рейчел ослепительным, она улыбнулась про себя, отметив, что ее удивляет отсутствие двухметровых свастик на стенах. Политической символики в зале не было вообще, зато было очень много красиво одетых радостных людей. Ей стало тоскливо, захотелось на секунду, чтобы за окнами раздались звуки взрывов, чтобы все они перестали смеяться и пить шампанское, почему-то их довольство и благополучие показались женщине ужасно несправедливыми, как будто все это было людьми взято обманом, украдено.
Гельмут подвел ее к кому-то из своих друзей, представил, она улыбнулась и тут же инстинктивно вскинула голову, поймав чужие взгляды на украшавшем ее щеку шраме. Они говорили о каких-то мелочах: погода, цены, последние новости и сплетни – все то, о чем люди говорят всегда, в независимости от эпохи и страны. Через некоторое время к их компании присоединился кто-то еще, разговор тек непринужденно и весело, Рейчел говорила мало, в основном, когда кто-то обращался лично к ней, время от времени оглядывалась по сторонам, ища среди гостей знакомые лица, не видела никого и тихо радовалась этому.
Вечер проходил спокойно и мало чем отличался от тех ужинов, которые так любил устраивать Гельмут у них дома. Через час Рейчел перестала пристально вглядываться в лица людей вокруг. Муж демонстрировал ее своим друзьям, как дорогое приобретение, рассказывал о том, как прекрасно она играет на фортепиано.
- Вы даете концерты, фрау? – поинтересовался молодой человек по имени Людвиг, весь вечер с интересом смотревший на нее.
- В Берлине – пока нет, - с отстраненной улыбкой ответила она. – Мы не так давно переехали.
- Она играет дома, - Гельмут взял ее за локоть. – Этого вполне достаточно.
- Прости? – Рейчел обернулась к нему и посмотрела очень удивленно. После переезда они еще ни разу не говорили о ее профессиональной деятельности, но она была уверена, что со следующей осени продолжит преподавать в консерватории и выступать. Пальцы молодого человека на ее локте сжались сильнее, делая прикосновение неприятным. Гельмут сделал вид, что не услышал ее вопроса.
- Непременно как-нибудь приду в гости послушать вас, - рассмеялся, сглаживая возникшую неловкость Людвиг. – Ты ведь пригласишь меня, Гельмут?
- Конечно, - все улыбнулись неискренними, натянутыми улыбками.
- Простите, господа, я покину вас на минуту, - светским тоном выговорила Рейчел, высвобождая руку и оправляя рукава платья. Муж посмотрел на нее мрачно, но не сказал ничего.
В уборной, отделанной светлым мрамором и искусственно состаренной бронзой, она долго смотрела на себя в зеркало. Хотелось плеснуть в лицо холодной воды, но Рейчел напомнила себе о том, сколько времени она потратила на макияж, и не стала этого делать, намочила руки, на несколько секунд прижала ледяные пальцы к вискам. Что ж, кажется, теперь у них есть новая тема для ссоры. Прошло, наверное, минут двадцать, она вернулась в зал, убеждая себя, что сбегать сейчас домой – очень плохая идея; кто-то сильно толкнул ее, она чуть не упала.
- Ох, прошу прощения, - виновник инцидента поймал ее под локоть и помог восстановить равновесие. Рейчел подняла на него глаза, чтобы снова неискренне улыбнуться и поблагодарить, но не успела. – Фройляйн? – в голосе мужчины были одновременно удивление и узнавание, а стандартное обращение к девушке прозвучало скорее как имя. – Что вы здесь делаете?
- Гауптштурмфюрер! - она смотрела на высокого темноволосого мужчину в форме нового времени испуганно и неуверенно, не зная, чего ждать дальше. Он был хорошо ей знаком, с сорок третьего года он исполнял обязанности секретаря при Гейдрихе и часто развлекал ее, когда ей приходилось часами ждать Его в приемной. Мужчина рассмеялся и поднес палец к губам.
- Тише, фройляйн, об этом неприлично вспоминать теперь. Вы прекрасно выглядите. Рад вас видеть.
- Я вас тоже, - неожиданно Рейчел поняла, что говорит чистую правду. Видеть кого-то, настолько тесно связанного с ее прошлым, с жизнью, которая была важной и настоящей, было необыкновенно приятно. – Где вы теперь?
- Почти там же, где и раньше, в службе безопасности. А вы все играете? – шутка о том, что вместо любовницы Гейдрих завел себе пианистку, когда-то была популярна в узких кругах.
- Играю. Прожила три года в Женеве, недавно вернулась в Берлин. Здесь все так изменилось!
- Да уж, - мужчина понимающе покачал головой. – К сожалению, это только на первый взгляд. Слава богу хоть война наконец закончилась. Хотите шампанского? – сменил он тему. – Давайте, я угощу вас.
Рейчел показалось, что все вернулось на свои места, так ведь было всегда: что-то происходило, Гейдрих уходил по делам, кто-то из его адъютантов или из просто внезапно оказавшихся свободными сотрудников Управления, исполняя долг мужчины и офицера, заботился о ней, дома этим занимался Карл. А ей нужно было только ждать и вежливо улыбаться, хорошо выглядеть и играть на фортепиано. Все, что нужно было Гейдриху кроме этого, он брал или делал, не интересуясь ее мнением и отношением. Это было ужасно – это было правильно. Долгое время прятавшаяся за спиной тень воспоминаний накрыла ее, она сморгнула с ресниц выступившие слезы.
- Угостите, Вильгельм, - она вспомнила имя гауптштурмфюрера. – Ваша жена не будет против?
- Я здесь один сегодня, так что могу позволить себе поухаживать за красивой девушкой, - Рейчел легко рассмеялась, и так с улыбкой и повернулась к позвавшему ее Гельмуту.
- Что ты здесь делаешь? Я потерял тебя, - в первый момент он показался ей просто насупившимся мальчишкой, потом наваждение рассеялось, Рейчел поняла, что ее муж очень злится и что причиной этому вряд ли может быть только то, что она задержалась, разговорившись со старым знакомым; улыбка исчезла с ее лица, ей показалось, что ее разбудили и волшебный, прекрасный сон сменился неприятной реальностью промозглого серого утра. – Добрый вечер, - поздоровался Гельмут с Вильгельмом, смерил его оценивающим взглядом. – Не представишь нас? – со странной усмешкой поинтересовался он у Рейчел.
- Это Вильгельм, мой… знакомый, - она решила не углубляться в лишние подробности. – Вильгельм, познакомьтесь, это мой муж, Гельмут.
- О, вы замужем, фройляйн? Поздравляю! Рад знакомству, - Вильгельм улыбался тепло и сердечно, Гельмут, отлично понимавший, к каким временам относятся все знакомства его жены, дернул уголком губ на обращение «фройляйн», но, видимо, форма службы безопасности внушала ему некоторое уважение в связи с нововозникшим желанием делать военно-политическую карьеру, и он ничего не сказал по этому поводу.
- Взаимно, - молодой человек мрачно покосился на Рейчел. – Надеюсь, мы сможем при случае продолжить наше знакомство, а сейчас, простите, нам с женой пора, - он взял ее за руку. Мужчина кивнул.
- Да, конечно. До встречи.
- До свидания, Вильгельм, - попрощалась Рейчел и тут же поморщилась от боли, Гельмут сжал ее пальцы так, что обручальное кольцо впилось в средний палец и мизинец, грозя оставить на них синяки.
- Пошли, - он практически протащил ее через весь зал, забрал у швейцара пальто и только, когда они оказались за дверью, посмотрел на Рейчел.
- Дай мне пальто, пожалуйста, - попросила она, обхватывая себя руками. – Здесь холодно. И что случилось? Прости, я не думала, что ты расстроишься, если я задержусь на несколько минут. Вы так оживленно беседовали, когда я уходила, - все это не было правдой. Правдой было то, что за короткое время разговора с Вильгельмом она ни разу не вспомнила об ожидавшем ее возвращения муже, вообще о том, что у нее есть муж. Обращение «фрау» резало ей слух все два года, что она была замужем, и она хотела снова слышать, как ее зовут «фройляйн».
- Знаешь, чего я наслушался, пока тебя не было?
Она насторожилась. Вопрос был задан очень спокойным, ледяным тоном. Она поймала себя на мысли, что ждет, когда Гельмут достанет пачку сигарет, спички и закурит. Но он никогда не курил.
- Пальто, - напомнила она. Он, все также неотрывно глядя ей в глаза, протянул пальто, но не помог надеть, как делал обычно. Уже застегивая пуговицы, она обратила внимание, что на крыльце ресторана кроме них в тени стоит еще один человек, он курил, и огонек сигареты то вспыхивал в темноте, то становился тусклым. Рейчел пошла вниз по ступенькам, не собираясь делать кого-то свидетелем очередной семейной сцены. – Так что тебя расстроило? – на внизу лестницы она обернулась к мужу, он в два шага догнал ее.
- Поймаем такси или пройдемся?
- Ответь мне, пожалуйста, Гельмут, - она редко называла его по имени, только когда говорила о чем-то очень серьезном и важном. – Ты на себя сейчас не похож.
- Да? – он вскинулся. – А на кого похож? На твоего обожаемого Гейдриха?
- Причем здесь он?
- А тебя, оказывается, многие в этом обществе знают, милая, - зло сообщил Гельмут, глядя на нее новым взглядом и словно прикидывая что-то про себя. – Вот и меня решили просвятить насчет твоего таинственного прошлого, о котором ты так не любишь говорить.
- Я ведь все рассказывала тебе, - они шли рядом по ярко освещенной огнями вывесок ночной улице и со стороны смотрелись, наверное, красивой счастливой парой, она, чуть повернув голову, смотрела не него снизу вверх и детским жестом прятала мерзнущие пальцы под манжетами пальто, он широко шагал и смотрел прямо перед собой. – Гельмут, пожалуйста, я не хочу ссориться…
Он остановился, посмотрел на нее, злость во взгляде сменилась обидой.
- А ты точно рассказала мне все, а? – вопрос, который должен был задеть ее, вызвал у женщины только мягкую улыбку.
- Таких подробностей никто из них, - она кивнула в сторону оставшегося за спиной ресторана, - точно не знает. Могу представить, какие об этом ходили слухи, - от мысли о том, что говорили о ней и Гейдрихе, Рейчел на секунду стало жарко, но она продолжила говорить ровным тоном. – Я поэтому так не хотела ходить с тобой на эти приемы, боялась, что меня узнают и что тебе придется слушать всю эту грязь.
- А почему не сказала сразу? – Гельмут как будто немного успокоился, словно невозмутимость и плавные интонации его жены каким-то образом доказывали ее непричастность к ярко представившимся ему после пары неприятных бесед событиям прошлого. Она умела быть (а, может, просто казаться) доверчивой и беззащитной, и он все еще, видя ее такой, испытывал желание защищать и оберегать ее.
- Ты бы не послушал.
- Неправда! – горячо возразил он. – Хотя, наверное, ты права, - Рейчел улыбнулась и протянула молодому человеку руку, будто предлагая помириться, он увидел блеснувшее на ее пальце обручальное кольцо и ощутил привычную гордость обладания, взял ее за руку, поцеловал пальцы.
- Ты бываешь такой милой, когда хочешь, - она коротко кивнула.
- Наверное, будет лучше, если я не буду появляться с тобой в этой компании.
- Не говори глупостей! Какое мне дело, что кто-то говорит?
- Пять минут назад ты так не думал.
- Я погорячился. Это было действительно неприятно. Мне прозрачно намекнули, что поймут, если я захочу развестись с тобой, он крепче сжал ее руку, на этот раз пожатие было уверенным и приятным. Рейчел подумала про себя, что это действительно неплохая идея. – В конце концов, это же наша жизнь и наша семья, их она совершенно не касается, - женщина снова кивнула и на этот раз не стала ничего говорить.
Какое-то время ни шли по улице молча, держась за руки. Идея переезда в Берлин, поначалу так воодушевившая Рейчел, с каждым днем их пребывания в столице нового государства радовала ее все меньше. Все это было болезненно похоже на их переезд в этот город с родителями в сороковом: чужие люди, бесконечные волнения, слишком много политики, слишком мало покоя и места для жизни. В их новой квартире, купленной родителями Гельмута, было очень красиво – и неуютно, Рейчел совершенно не умела вести хозяйство и делать так, чтобы помещение превращалось в настоящий дом. В квартире по стенам висели картины, подаренные матерью Гельмута, в вазах всегда стояли свежие цветы, все поверхности блестели – об этом заботилась горничная, но оживало это место, только если туда приходили гости. В гостиной и столовой сразу становилась шумно, дом наполнялся голосами и смехом, а сама Рейчел при первой же возможности сбегала в отвоеванную ей при планировании квартиры маленькую комнату, где стояло второе фортепиано (первое гордо украшало гостиную), лежали стопки ее нот, было тихо и всегда сумеречно. И сейчас на ночной улице на нее накатила усталость – все это было ей ненужно, непонятно, одно крошечное напоминание о прошлом – и выдуманный мир семейного счастья рушился, как карточный домик.
- Мне надо вернуться в консерваторию, - вслух подумала она, и тут же услышала короткий ответ Гельмута, который как будто ждал этой фразы.
- Нет.
- Почему? – она остановилась и посмотрела на него. – Я хочу играть.
- Ты можешь играть дома. Пойдем, - он потянул ее за собой, но она упрямо оставалась на месте.
- Нет, подожди! Мне этого недостаточно.
- Я не хочу, чтобы ты работала где-то. Мне нужна жена, а не пианистка, - в его словах зазвучали отголоски недавней злости, а ей еще и послышался перефраз старой шутки, которую она уже вспоминала сегодня. Рейчел обиженно поджала губы.
- Ты знал, на ком женишься. Я не собираюсь сидеть дома.
- Она не собирается… - Гельмут фыркнул, снисходительно посмотрел на нее. – Что, снова будем ругаться? Тебе не надоело еще?
- В прошлый раз начала не я, - его всегда раздражала ее манера в таких ситуациях говорить тоном оскорбленной невинности.
- Какая разница? Зачем нам следующая? – он говорил легко, все еще держась за вернувшееся к нему после предыдущего объяснения хорошее настроение, улыбнулся ей. – Пойдем домой, Ингрид, поговорим утром, если ты так хочешь.
- А утром ты скажешь мне что-то другое? – она высвободила пальцы из его ладони, скрестила руки на груди. – Или ты надеешься, что за ночь я обо всем забуду, а до осени передумаю?
- Вроде того, - Гельмут усмехнулся, а она, глядя в его красивое лицо, ощутила жгучее желание заставить его снова выйти из себя, разозлиться, закричать на нее. Фальшивое спокойствие между ними казалось ей сейчас противнее и хуже, чем любой скандал.
- Может быть, мне вообще перестать играть? – зло бросила она и быстро, обогнав его, пошла к уже показавшемся впереди дому, где на третьем этаже находилась их квартира.
- Ингрид! – Гельмут догнал ее, попытался поймать за запястье, но она резко отдернула руку.
- Хватит меня так называть. Никакой Ингрид никогда не было, меня зовут Рейчел, - краем сознания она еще понимала, как глупо и театрально звучат ее слова, но продолжала: - Или ты хочешь, чтобы я забыла о том, что было, навсегда?
- Да ничего я от тебя не хочу. Господи! Какая же ты сложная! Что, так трудно хотя бы иногда не спорить и не накручивать и себя, и меня? – он шумно выдохнул. – Хватит. Пойдем домой, выпьешь успокоительного и ляжешь спать. Может быть, к утру перестанешь вести себя как неадекватная истеричка.
- Почему ты никогда не считаешься со мной?
- Я не считаюсь с тобой?! А что я постоянно делаю? Все уже так, как ты хочешь. Хочешь отдельную комнату и сидеть там безвылазно – пожалуйста! Хочешь никуда не выходить из дома – я тебя не трогаю! Хочешь целыми днями играть – играй! Что еще тебе нужно?
- Ты ведешь себя, как будто я твоя комнатная болонка, надо посадить меня в красивую гостиную, показывать гостям и не выпускать на улицу, а я должна все время улыбаться и отвечать чужим ожиданиям.
- Да с чего ты это взяла?
- Зачем мы приехали в Берлин? – она всхлипнула.
- Ну, начинается… - Гельмут, игнорируя ее попытки сопротивляться, обнял Рейчел за плечи. – Успокойся. Какая тебе консерватория с такими нервами? – женщина затихшая было, снова дернулась, пытаясь оттолкнуть его.
- В Женеве мне это не мешало!
- В Женеве ты сама отвечала за себя, а здесь – это моя забота.
- Твоя?!
- Именно так. Идем наверх. Или мне тебя понести? Сколько ты еще собираешься здесь стоять?
- Да, идем, - Рейчел как будто успокоилась и пошла чуть впереди молодого человека вверх по ступенькам, тыльной стороной ладони осторожно, стараясь делать это как можно менее заметно, стирая слезы с глаз. Они поднялись на третий этаж, Гельмут открыл дверь, пропустил ее вперед, женщина сняла пальто, повесила его на высокую деревянную вешалку с похожими на рога крючками, смерила мужа долгим и внимательным взглядом.
- Ты никогда меня не понимал и не поймешь, - неожиданно холодно произнесла она. – Он один понимал.
Гельмут, замахнувшись, ударил ее по лицу.
***
Она стояла, опираясь рукой о столик, и думала, как бы не упасть. Страшно кружилась голова, как будто кто-то резко перекрыл кислород, подкашивались ноги. Гельмут подошел к ней вплотную, взял за плечи, заставил смотреть на себя.
- Не надо? Ты с ума меня решила свести? – он с силой встряхнул ее. – Чего ты добиваешься? Чего?! – он встряхнул ее снова, потом еще раз, и еще. Рейчел смотрела в побелевшее лицо мужа широко распахнутыми глазами, часто дыша.
- Ничего, - она вдруг улыбнулась совершенно безумной улыбкой. – Совершенно ничего. Боже, - она с трудом вдохнула воздух, картинка перед глазами расплывалась, кажется, виной этому были слезы, в висках пульсировала кровь, - как же ты на него похож…
- Заткнись! – Гельмут швырнул ее на пол, падая, Рейчел плечом задела столик, зазвенели по полу рассыпавшиеся монетки их хрустальной вазочки, жалобно звякнуло разбившееся стекло. Женщина попыталась опереться на руку и сесть, но почувствовала, как ей в ладонь впивается осколок. Она вскрикнула больше от неожиданности, чем от боли. Гельмут присел на корточки рядом с ней, взял за подбородок, снова разворачивая лицом к себе, провел большим пальцем по нижней губе, прошептал со смесью удивления и отвращения. – А ведь тебе, правда, это нравится…
Она дернулась, приходя в себя, осознавая, что совершенно не хочет того, что может за этим последовать. Гельмут обхватил ее свободной рукой за шею и рывком притянул к себе.
- Прекрати! – взвизгнула Рейчел.
- Ну уж нет, дорогая. Ну, и как он с тобой обращался, так? – он отпустил ее подбородок и снова ударил. – Хорошо? Или надо сильнее? – ударил еще раз.
- Нет! Хватит! Не надо! – она пыталась увернуться от ударов, но Гельмут крепко фиксировал ее голову, по-прежнему удерживая за шею. После такого оставались синяки, Рейчел облизнула губы, почувствовала вкус крови, судорожно всхлипнула. Вслепую она нащупала на полу рядом с собой какой-то флакон, упавший со столика, и ударила им Гельмута по голове. Удар пришелся вскользь, тошнотворно сильно запахло мужским одеколоном. Гельмут на секунду выпрямился, а потом у нее перехватило дыхание от по-настоящему сильного удара в живот.
- Сука, - он даже не говорил – шипел. – Тварь. Нацистская шлюха, - каждое слово сопровождалась новым ударом, она согнулась на полу, не сопротивляясь, только пряча руки и пытаясь подставить под удары спину, зная по опыту, что так повреждений будет меньше. – Что, это тебе нужно, чтобы вести себя нормально? А?! – голос теперь доносился откуда-то сверху, а он уже не бил, а пинал ее, вымещая всю накопившуюся за годы злость. Рейчел тихо скулила, ощущая где-то внутри тупую боль, тошноту, впивающиеся в плечо осколки стекла и возбуждение. Удары прекратились, она отчетливо слышала в наступившей тишине тяжелое дыхание Гельмута и собственные короткие всхлипы. Потом затрещала ткань платья, его ладони прошлись по ее телу, она судорожно вздохнула, попыталась снова приподняться, потянулась порезанной ладонью к его лицу. Гельмут хрипло засмеялся и повалил ее на пол, лицом в пахнущий мастикой и одеколоном паркет, тяжело опустился сверху, фиксируя одной рукой ее запястья. Щелкнула пряжка ремня, Рейчел глухо застонала.
- Да, пожалуйста…
Все закончилось очень быстро. Он поднялся на ноги, она перевернулась на спину, несколько секунд они молча смотрели друг другу в глаза. Потом Гельмут резко отвернулся и ушел куда-то в темноту коридора, Рейчел услышала, как в ванной комнате включилась вода. Сил встать и куда-то пойти не было, во всем теле не осталось ничего кроме опустошенности и ноющей боли. Она поднесла к лицу ладонь, слизнула кровь с глубокого пореза, свернулась клубочком, натягивая на плечи уцелевшие части платья, и отключилась.
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
3
)
Поделиться
02:26
день обещания второй)
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
читать дальше
Часы на стене показывали без пяти двенадцать, Рейчел сидела на высоком стуле с жесткой спинкой в концертном классе в ожидании начала импровизированного прослушивания и рассеянно кивала, слушая, что заведующий отделением, удобно расположившийся на предназначенном для преподавателей кожаном диване, рассказывал ей про ее будущего ученика – после разговора накануне и герр Густав, и месье Девалье не сомневались, что Рейчел будет заниматься с их протеже. Девалье, пришедший позже, коротко извинился за опоздание и сел рядом с герром Хольном, посмотрел на наручные часы и сообщил:
- Гельмут будет через минуту.
Дверь в концертный класс открылась ровно в полдень. Рейчел подняла взгляд на вошедшего молодого человека, вздрогнула и инстинктивно выпрямилась, сцепив пальцы. Внимательный наблюдатель заметил бы появившийся в глубине ее глаз испуг.
- Знакомьтесь, господа, Гельмут Штеккельберг, - представил молодого человека Девалье.
- Добрый день, месье Девалье. Как ваши дела? Мама просила передать, что приглашает вас завтра к нам на обед. Месье Хольн, спасибо, что уделили мне время, - юноша ослепительно улыбнулся. Рейчел пристально рассматривала свои руки. Внешность, голос, непринужденная манера держать себя – так, наверное, мог бы выглядеть Он в свои двадцать лет. Девушка упорно гнала от себя мысль о внезапном, бросившемся в глаза сходстве между пришедшим на экзамен молодым человеком и мужчиной, с которым она прожила несколько лет, но понимала, что это безнадежно. Гельмут, между тем, подошел к ней. – Здравствуйте, мадемуазель Файк, я очень рад встретить вас снова, - ей показалось, что когда он обратился к ней, оттенок его голоса неуловимо изменился, как будто став более мягким, личным. Рейчел посмотрела на него и коротко кивнула.
- Здравствуйте, - голос прозвучал неестественно. Она отвела глаза и почувствовала, что злится: на Хольна и Девалье, втянувших ее в это, на красивого молодого человека с солнечной улыбкой, на себя и на собственную слабость. – Начнем?
- Да, пожалуйста. Садитесь, Гельмут, - месье Девалье указал рукой на вращающийся стул, стоящий перед закрытым черным роялем. Молодой человек кивнул, уверенно сел за инструмент, поднял крышку, в пол-оборота посмотрел на всех и, как показалось Рейчел, отдельно на нее.
- Что ж, не буду тратить ваше время впустую…
Он начал играть сложный этюд, демонстрируя виртуозную технику. Рейчел почти демонстративно смотрела в сторону, изо всех сил стараясь сосредоточиться на музыке, а не на трусливом желании сбежать отсюда.
- Очень хорошо, - похвалил его игру герр Густав и вопросительно взглянул на девушку.
- Дальше, пожалуйста, - как можно более спокойно произнесла она.
Следующее произведение, как и последовавшие за ним два, были такого же впечатляющего уровня сложности: очень быстрые и техничные. В какой-то момент Рейчел привычно удалось забыть о том, что окружает ее, и просто слушать музыку. В звучащей мелодии было все: техника, верно расставленные акценты и интонации. Идеальное исполнение, которое неизменно приводит в восторг музыкантов и педагогов классической европейской школы, ни малейшего отступления от нотного текста. Рейчел готова была спорить, что Гельмут идеально соблюдает указанную в нотах аппликатуру и все знаки динамики и артикуляции. Она покачала головой - во всем этом не доставала прочуствованияи понимания, того, без чего, по ее мнению, музыкальное исполнение не имело смысла. Молодой человек красивым жестом снял руки с клавиатуры и повернулся на стуле.
- Достаточно?
- Да, вполне, - опережая новую порцию комплиментов и восторгов, ответила Рейчел. – Скажите, почему вы решили заниматься музыкой?
- Почему я решил заниматься музыкой? – Гельмут сел на стуле удобнее, опершись локтями о колени и наклонившись вперед, улыбнулся. Видно было, что чувствует он себя спокойно и непринужденно, ни чуть не смущается и уверен в успехе. – Я не решил, это она мной занялась.
- Что вы имеете ввиду? – нахмурилась девушка, заранее понимая, что в этом разговоре она потерпит поражение: слишком много в собеседнике было спокойной, почти нагловатой уверенности в себе, слишком много было сходства.
- Я играю сколько себя помню.
Она помолчала секунду, все также не глядя на молодого человека.
- Вам ничто не мешает играть и дальше. Зачем вы хотите заниматься со мной?
- Я хочу развиваться, и я никогда не слышал никого, кто играл бы также, как вы. Никто другой мне этого дать не сможет.
- Зачем вам развиваться. Вы ведь не музыкант.
- А что значит быть музыкантом? Вы очень категоричны. Бывают разные виды служения музыке, разные виды таланта, а еще большинство из тех, с кем вы занимаетесь, никогда не достигнут такого уровня, как я.
- Я имею ввиду профессию… - неуверенное возражение Рейчел утонуло во встречном вопросе.
- А почему вы спрашиваете? О чем мы вообще разговариваем?
- Я хочу понять ваше отношение к тому, чем вы собираетесь заниматься.
- Мадемуазель, - вмешался в разговор месье Девалье, - помнится, вчера вы говорили, что если вас удовлетворит уровень игры, вы возьмете месье Штеккельберга в ученики. К чему все эти вопросы?
- Я вам чем-то не нравлюсь, мадемуазель?
- Вас чем-то не устраивает техника молодого человека?
- Фройляйн, юноша действительно очень хорошо играет, это невозможно отрицать.
Рейчел, ошеломленная этой атакой с трех сторон, переводила испуганный взгляд с одного мужчины на другого.
- Я… я не знаю… - растерянно произнесла она, ломая пальцы.- У вас отличная техника, герр… Простите, я не запомнила вашу фамилию, - девушка говорила сбивчиво, быстрее, чем следовало бы. – Вам стоило бы поработать с выразительностью…
- Так вы будете заниматься со мной?
Рейчел провела рукой по лицу, тяжело вздохнула. Меньше всего ей хотелось сейчас соглашаться на то, чтобы видеть этого молодого человека минимум дважды в неделю, говорить с ним, снова и снова ловить себя на невольных мыслях о разительном сходстве, о том, как не хватает в ее жизни того, другого мужчины, как хочется вернуть все назад, какой ужасной и жестокой насмешкой кажется ей вся эта история.
- Да, - тихо ответила она. – Буду.
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
8
)
Поделиться
суббота, 16 ноября 2013
03:00
день обещания первый)
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
Вступительные испытания Гельмута. Предыстория
Она вышла из дому в половине четвертого – двухкомнатная квартира, снятая еще на те деньги, которые оставались у нее от прошлой жизни, находилась в симпатичном районе Женевы в четверти часа от консерватории. Рейчел остановилась у газетного киоска и на очень плохом французском попросила, протянув две марки, свежую немецкую газету. За два следующих квартала она внимательно изучила все полосы, повествующие о новом режиме в Германии, скором окончании все еще продолжавшейся на Восточном фронте войны, успехах новосозданной коалиции Германии, Великобритании и США и ходе судебного процесса над военными преступниками Третьего Рейха, шедшего в Нюрнберге. На страницах девушке не встретилось имя, которое она искала и боялась найти в новостях, рассказывающих о том, как постепенно уходит в небытие, превращается в кошмарный сон мир, бывший для нее привычным и настоящим. На перекрестке она бросила бесполезную газету в урну, с каждым шагом сердце начинало биться все ровнее, спокойнее.
Рейчел вошла в консерваторию через служебный вход, коротко кивнула вахтеру и поднялась на третий этаж, где располагался нужный ей кабинет. В конце июня в коридорах учебного корпуса было непривычно тихо, только откуда-то с четвертого этажа доносился еле уловимый звук флейты. Девушка постучала в дверь кабинета и вошла. Кроме герра Густава в кресле слева от рабочего столп заведующего сидел Поль Девалье, заместитель директора. Рейчел вздохнула про себя, предчувствуя, что разговор будет неприятным.
- Добрый день, фройляйн, присаживайтесь, - тепло улыбнулся ей герр Густав, указывая на свободное кресло напротив него, месье Девалье только кивнул.
- Добрый, - Рейчел села, оправила юбку на коленях и вопросительно посмотрела на мужчину. – Герр Дюшаст сказал, что у вас ко мне какие-то вопросы. Снова что-то со студентами? – чаще всего Рейчел приглашали в этот кабинет, когда родители учеников жаловались на то, что она совершенно невыносима как педагог и страшно третирует детей. На ее собственный взгляд она проявляла к студентам разумную строгость и считала, что тем, кто не готов посвящать музыке все свое время, в консерватории делать нечего. Герр Густав неоднократно делал ей по этому поводу замечания и просил быть мягче к ученикам, но до сегодняшнего дня прощал ей абсолютно все и утверждал, защищая Рейчел перед другими преподавателями, что такой бесспорный и яркий талант оправдывает насколько угодно плохой характер. За это девушка была ему очень благодарна.
- Не вполне так, фройляйн, - мужчина бросил неуверенный взгляд на месье Девалье. – Может быть, вы объясните мадемуазель суть вопроса, Поль?
- Думаю, вы лучше справитесь с этим, - заместитель директора натянуто улыбнулся.
- Как вы смотрите на то, чтобы взять ученика?
- В каком смысле? – Рейчел нахмурилась. – Я ведь и так занимаюсь со студентами первого и второго курсов. Вы хотите, чтобы я взяла кого-то со старших?
- Нет. Речь идет о чем-то вроде частных занятий.
- Я не веду частные уроки.
- Да, фройляйн, я знаю, но здесь особенный случай.
- Особенный?
- Очень талантливый молодой человек, но у него нет возможности проходить курс занятий в консерватории. И заниматься он хочет именно у вас.
- Он болен?
Месье Девалье поморщился.
- Мадемуазель Файк, вы не находите, что ваш вопрос звучит грубо?
- Вряд ли он заденет чувства не присутствующего здесь молодого человека, месье Девалье, - холодно заметила девушка. – А я хочу знать, чем объясняется такой индивидуальный подход и с чем мне предлагают работать. Согласитесь, это закономерно.
- Молодой человек получает высшее образование в другом месте, - поторопился прервать ее герр Густав и, увидев выражение крайнего скепсиса на лице Рейчел, добавил: - Мальчик очень талантлив, фройляйн, поверьте. Я слышал, как он играет.
- Это прекрасно. Но в Женеве множество преподавателей фортепиано, дающих частные уроки. И я не вхожу в их число.
- Фройляйн, сделайте нам одолжение, - заведующий отделением обаятельно улыбнулся ей. Рейчел посмотрела в потолок и тяжело вздохнула. Ей не нравилась идея брать учеников, хотя Карл и коллеги по консерватории много раз советовали ей это. Почему-то ей казалось, что в случае частных занятий отношения должны быть гораздо более личными, чем со студентами консерватории. Личных отношений она не хотела – и боялась.
- Честно? – она через силу заставила себя улыбнуться в ответ. – Я просто не хочу.
- Мадемуазель, - вмешался Девалье, - к чему эти капризы? Мы просим вас об услуге, хотя могли бы просто добавить эти занятия в ваше расписание. В конце концов, какая вам разница кого учить?
- Вообще-то большая. Если ваш молодой человек учится где-то в другом месте, для чего мне тратить на него время? Пусть играет в свое удовольствие. Вы отлично знаете, месье Девалье, какие у меня требования к ученикам. Зачем это кому-то, кто не планирует связать жизнь с музыкой?
- Не стоит решать за кого-то, мадемуазель. Кто знает, может быть, вы измените его отношение к миру музыки? – Девалье неприятно усмехнулся. – Я настаиваю.
- Хотя бы послушайте его, фройляйн, - снова вмешался герр Густав. – Он удивительно одаренный юноша.
- Послушать? – Рейчел внимательно посмотрела на него. – Хорошо. Назначьте ему время на этой неделе и пусть подготовит программу. Как на вступительный экзамен.
- Вы совершенно невыносимы, мадемуазель! – покачал головой заместитель директора.
- Простите, месье Девалье, так вышло, - девушка улыбнулась, несколько смягчая общее неприятное впечатление от разговора. – Если этот молодой человек действительно так талантлив, как вы говорите, я его возьму.
- Завтра в полдень вас устроит?
- Да, вполне, - она поднялась со стула. – Это все? Я могу идти?
- Да, фройляйн, спасибо за уделенное время.
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
2
)
Поделиться
пятница, 15 ноября 2013
17:28
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
Лась уехала, и это правильно, но немножко грустно. Хочется, чтобы они с Ксото жили где-то рядом (можно и не в Москве, но в зоне доступности). Люди, которых мне в моем сегодня по-настоящему не хватает.
Я отвратительно выгляжу на фотографиях, мне страшно не идет моя мимика, совершенства нет. Что делать?
И торжественно обещать что-то. Теперь на меня непременно рухнет свод Казанского вокзала, поэтому я, пожалуй, не буду больше там появляться - на всякий случай.
Провожать кого-то - почти забытое состояние и отдельный, специальный процесс, переполненный внутренними смыслами.
Вокзалы за последнее время вообще наполнились странными смыслами и историями. Мне нужно поехать куда-то на поезде.
Вербализированный старый-новый страх. Сделать что-то с человеком рядом. Точно также я боюсь повредить хомяка, когда беру на руки, точно также я боюсь брать в руки птиц.
Люблю дорогу от дома до Площади трех вокзалов. Идущая все время по прямой маршрутка, дома за окнами, торговые центры и магазины сменяются пустырями, складами и ангарами, и огромный Черкизовский стадион, и старая пожарная часть, непонятно откуда возникающая за окном, и красные здания больницы, и маленькие домики с балконами, спрятанными за куском стены с тремя арками. Что-то, где много места для мыслей.
Покупать намоченные дождем книги о второй мировой, пить какао в Шоколаднице, отменять запланированное во имя тепла и уюта. Слишком много тепла и уюта.
@темы:
текучее
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
среда, 13 ноября 2013
23:07
Еще мои картинки (все еще не хочу работать)
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
наяву
и во сне
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
17:08
о визуальном представлении (не хочу работать)
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
Ласька, к слову о разговоре в кафе и внешнем виде персонажей
Р.
Г.
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
16
)
Поделиться
15:48
...
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
В ванной что-то пугает. То падают полотенца, то бутылка с шампунем. Пространство вокруг меня вибрирует и нервничает.
Смотрю в зеркало - почти случайно - вижу чужие испуганные глаза. Или уставшие. Не хочу вглядываться.
Точка, в которой все становится на свои места. В которой я понимаю все про Нее - и заодно про себя. Момент, когда с лица Тэты падает последняя закрывавшая его вуаль. Смотреть в глаза своему страху - смотреть в глаза себе.
Человека невозможно вылечить ни от какой зависимости, если он сам не хочет лечиться. А я не хочу взрослеть и в сказках моих всегда не хватает финала, а в историях - того самого последнего шага, сделав который можно было бы выйти из лабиринта и перестать бесконечно танцевать с Джаретом один и тот же танец, начинающийся сначала каждый раз, когда вы только успеваете сделать поклон.
Если Чудовище не становится принцем, принцесса превращается в чудовище. Или не стоит и пытаться расколдовать принца, если на самом деле ты не принцесса, а мавка, утонувшая лунной ночью в пруду девочка. Или утопившаяся.
"- Ваш муж умер. - Кто? А... Жаль."
Принцесса, убивающая рыцаря, который пришел, чтобы ее спасти.
Сказка про жену Дракона.
Слишком много меня во всем этом. Чуть больше, чем слишком.
@темы:
личное
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
10
)
Поделиться
понедельник, 11 ноября 2013
09:09
вспомнилось с утра, к любимой сказке
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
песня про дракона
Скажи мне, гордый рыцарь,
Куда ты держишь путь?
Ведь правды не добиться,
А смерть не обмануть.
За честь и справедливость,
За безответный спрос
Немало крови лилось,
Немало лилось слез.
Камень-гранит
В поле лежит,
Выбрать дорогу камень велит,
Кого судьба помилует, кому поможет щит.
Вправо пойдешь -
Шею свернешь,
Влево пойдешь - сгубишь коня,
Прямо - спасешься сам, но убьешь меня.
Ни в селах, ни в столице
Не верят в чудеса.
От этой правды, рыцарь,
Не скроешься в леса.
Сними же с глаз повязку,
Брось меч, не мни ковыль.
Ты сплел из жизни сказку,
А мы из сказки-быль.
Принцессы лыком шиты.
Злодеям не до них.
И коль искать защиты,
Так от себя самих.
Ступай же мимо, конный.
В том нет твоей вины,
Что нам нужны драконы,
Которым мы верны.
Камень-гранит
В поле лежит,
Выбрать дорогу камень велит,
Кого судьба помилует, кому поможет щит.
Вправо пойдешь -
Шею свернешь,
Влево пойдешь - сгубишь коня,
Прямо - погибнешь сам, но спасёшь меня.
@темы:
тексты
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
2
)
Поделиться
воскресенье, 03 ноября 2013
05:36
...
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
И вот очередная акция "я боюсь темноты". Кто бы знал, как я "люблю" эти моменты!
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
04:00
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
Вечер и тревожно.
В детстве мне слишком часто казалось, что я помню какую-то не свою жизнь. Я слышала песни, видела фильмы, читала книги - и какие-то отдельные вещи, странные и, казалось бы, совершенно никак не связанные ни с чем, что происходило со мной вызывали ощущение нервное и неспокойное. Как будто что-то такое когда-то уже было. Вот, например, песня -140. Я первый раз услышала ее в мои лет десять, наверное. Хорошо помню, что тогда мы ходили с братом в гараж, он там возился с чем-то, а в машине играла музыка. И вот я слушала ее, и мне хотелось плакать, потому что это была песня о чем-то безвозвратно потерянном. И Твин Пикс, а вернее книга "Тайный дневник Лоры Палмер", история без ответа на загаду в конце. Самое страшное, что может сделать со мной художественное произведение - это не дать мне отгадку, к которой, казалось бы, идет вся книга. Но смысл в том, что в истории про секс, наркотики и психические отклонения (не помню точно, что там было, мне было тогда лет двенадцать, вроде бы) мне снова виделось что-то знакомое. Тут уже плакать не хотелось, хотелось забыть, а еще принять душ. И еще были странные истории из таких специальных рубрик журналов для подростков. Может быть, это просто моя реакция на что-то, что меня приучали считать табуированным, не знаю. До сих пор кажется иногда (вот как сегодня), что со мной было гораздо больше, чем я помню. Ощущение, которое проходит, когда в моей жизни появляется человек, заполняющий собой внутреннюю пустоту меня. Может, я действительно какая-нибудь нечисть?..
@темы:
странное
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
1
)
Поделиться
суббота, 02 ноября 2013
14:37
снова сны
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
9 мая в Челябинске
Все начинается хорошо. Какая-то художественная выставка в каком-то маленьком областном городке на Урале. Потрясающей красоты черно-белые рисунки и совершенно волшебные скульптуры. Сначала я с опозданем встречаю с поезда Лену Небо, потом оказывается, что это Эролин, а потом она превращается в Марион, и вот уже Марион я вожупо выставке и показываю ей особенно понравившееся мне работы, и мы обсуждаем с ней, какие уникальные предметы искусства, а особенно традиционного можно найти в частных домах в старых деревнях.
Потом почему-то Челябинск. Я еду туда, чтобы поговорить с Матильдой о том, почему Сонечка поссрилась со Свель - что-то про альфа-самку в компании, ревность, дележку мужчин и прочие тусовочные глупости. Почему эти двое - неясно. Мы заканчиваем разговаривать, выходим из какого-то маленького смешщного кафе, похожего на привокзальный буфет полным отсутствием гламурности. Это 9 мая. День Великой Победы. И тут в небе появляются летящие ровной линией красивые современные истребители - это никого не удивляет, парад, праздник... А потом падают бомбы, рушатся куски зданий, мы бежим в панике, я - туда, откуда прилетели истребители, Матильда - за ними следом. Я зову ее, почему-то пожизневым именем, пытаюсь сказать, что туда бежать не надо, там они продолжат сбрасывать бомбы. Ни сирен, ни толп людей. Удивительно пустынно, на улицвх мечется не больше человек и в не большей панике, чем если бы начался внезапный сильный дождь. Мне глухо и как будто замедленно - азрывы были очень громкие, почти оглушили, слышу все через вату. На дома, снова в стороне от меня, падает новая порция бомб. Ни с чем не сравнимое ощущение - нельзя спрятаться, некуда, невозможно предугадать откуда придет опасность, невозможно убедить, что-то сделать, противопоставить. Я вспоминаю о том, что можно спрятаться в метро. Откуда-то в Челябинске в этот момент метро есть, и даже не очень маленькое. По дороге ко мне присоединется какая-то симпатичная девушка в летнем платье. Я - в джинсах и черном джемпере. Я указываю ей на станцию метро через шоссе, она говорит, что не надо туда идти, но я ее не слушаю, бегу через дорогу. В этот момент в небе появляется новая линия истребителей, на этот раз сыплютсяне бомбы, а пули, равномерно, покрывая все открытое пространство шоссе. Я уверена, что вот сейчас упаду и умру, но только чувствую что-то странное и бегу дальше. Мне удается попасть в метро, там, как и на улицах почти нет людей. Я доезжаю до железнодорожного вокзала (Челябинское Синегорье, торговый центр в виде голубой пирамиды), с ужасом вспоминаю, что автобусы и маршрутки больше не ходят оттуда, нужно ехать на окраину города, пытаюсь выяснить у людей, где несчастный Северный автовокзал, на котором я была полраза в жизни. До него тоже надо ехать на метро. Вот тут народу в поезде становится много. И именно этот поезд решают развернуть те, кто организовал весь этот ужас. Почему-то становится понятно, что это террористы, которые хотят свергнуть влась в стране. Машинист поезда выбирает какой-то хитрый и очень неудобный режим, при котором поезд имеет шансы доехать до нужной точки, но в процессе почти со стопроцентной вероятностью ломается, я почему-то иду за поездом по рельсам. В туннеле темно и страшно, а я жалею, что в Челябинском метро нет длинных эскалаторов - если бы мы были глубже, вероятность, что бомбы не причинят нам вреда была бы выше. Я добираюсь до станции. Там кто-то замечает, что у меня на шее кровь - шею расцарапало пулей, я нащупываю засхшее уже пятно на брюках, понимаю, что хожу с простреленной ногой, но, видимо, из-за количества адреналина, не чувствую этого. На станции нас ждут террористы, но по счастью мы успели найти в поезде какое-то оружие, а их всего десяток человек, поэтому они отступают. Но говорят, что найдут всех, кто уедет из города. Я поднимаюсь наверх - там все такой же солнечный май, праздник, весна - и начинаю искать маршрутку до Екатеринбурга.
А еще был второй сон. Про пруд с золотыми карпами, по которому - прямо по поверхности воды - можно ходить, если правильно ставить ногу, про очередную ссору, про сигареы на балконе и про невероятно красивых птиц, свивших гнездо в доме напротив.мсня
@темы:
сня
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
среда, 30 октября 2013
13:15
странные сны
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
про аварии и мертвых
Длинный-длинный сон начался как статья Википедии, которая сообщила мне, что первый муж Вивьен Ли, Кларк Гейбл (странная какая-то это была Викиедия) погиб, когда они вместе попали в автомобильную катастрофу. Машина сорвалась с обрыва и упала в реку. К тексту прилагалась видеозапись. Обрыв на видеозаписи был влучших традициях современного кино: высотой метров под сто, почти отвесный, а машина с него прыгала как в Форсаже.
А потом я зачем-то была ей. Меня при этом падении машины даже не поцарапало, а вот мой муж пострадал и страшно - какое-то жуткое внутреннее повреждение в области брюшной полости, которое снаружи и не очень-то видно. Мы выбирались из машины, а дальше куда-то шли - сначала по реке, потом по странному городу, совсем не современному, годов 50х. Жуткие подворотни, какие-то непонятные ободранные дети. Самое ужасное для мадам Ли в этой ситуации было, что совершенно не к кому обратиться, ее почему-то никто не узнавал. Кажется, это была Америка, в которую они приехали на премьеру фильма. Или просто районы, настолько удаленные от цивилизации, что лица с экрана там были людям незнакомы. Потом какой-то странный двор, похожий на питерский колодец, маленькие девочки, узнающие в Гейбле Кота-в-Сапогах из детского шоу. Он, чтобы порадовать их, делает какой-то странный трюк, типичный для этого проклятого Кота, и ему, конечно же, становится хуже. Вивьен рыдает над телом умирающего мужа. А дальше она тащит его с собой. Ощущение, что ты несешь и не можешь оставить тело умершего любимого человека - ни с чем не сравнимо. Не дай Бог мне когда-нибудь такое пережить. Она ухитряется где-то переодеться в красное бархатное платье, с которого была сделана копия для куклы с ее лицом, просит мальчика, который управляет туристической коляской, запряженной лошадьми, отвезти ее в центр города. Мальчик с детства ыанатично влюблен в Вивьен Ли, но не узнает ее - у мадам все лицо в синяках и выглядит она после аварии и скитаний по городу жутко. Он довозит ее до огромного стеклянного центра, по пути показывая куклу, изображающую Вивьен, и рассказывая, как он ее любит. В стеклянном центре Вивьен встречает молодой человек, кто-то вроде ее агента, который узнает ее, конечно, но не без труда. Она отдает мальчику тело мужа. А дальше - понимание, что не нужно идти дальше и можно просто сидеть и плакать, а о тебе позаботятся. Слезы и легкость.
@темы:
сны
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментарии
(
1
)
Поделиться
воскресенье, 20 октября 2013
17:22
ассоциации
...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
Приходи на меня посмотреть.
Приходи. Я живая. Мне больно.
Этих рук никому не согреть,
Эти губы сказали: "Довольно!"
Каждый вечер подносят к окну
Мое кресло. Я вижу дороги.
О, тебя ли, тебя ль упрекну
За последнюю горечь тревоги!
Не боюсь на земле ничего,
В задыханьях тяжелых бледнея.
Только ночи страшны оттого,
Что глаза твои вижу во сне я.
А. Ахматова
URL
U-mail
Дневник
Профиль
Комментировать
Поделиться
Последние
1
…
20
…
40
…
42
43
44
45
Кладовка с ментальным хламом
.Am.
МЕНЮ
Авторизация
Запомнить
Зарегистрироваться
Забыли пароль?
Записи
Календарь записей
Темы записей
374
дни
173
обвм
109
тексты
91
мысль
9
сны
2
странное
2
!
2
о!
2
(с)
2
хм...
2
думаю
2
вместо текстов
2
жизнь
1
loveless
1
самоирония
1
список чтения
1
флэшмоб
1
Барсумская рулетка
1
фигня
1
р!
Все темы
Список заголовков
Главное меню
Все дневники
Главная страница
Каталог сообществ
Случайный дневник
@дневники: изнутри
Техподдержка
Статистика
Наверх
Главная
Случайный дневник
@дневники: изнутри
