осень 1940

четверг, 21 ноября 2013

03:04

.Am.

...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?

продолжение вчерашнегоВ четверть первого Ракель уже вернулась домой, дверь ей открыла Марта, которая вот уже почти двадцать лет была в семье Хандлозеров кухаркой, экономкой, горничной, а с момента появления Ракель еще и няней девочки.
- Так рано? – удивилась пожилая женщина, увидев на пороге Ракель. – На тебе лица нет. Опять что-то случилось? – Марта была единственной, кто прямо и откровенно выражал свое беспокойство о девушке и неприязнь к Гейдриху. Ракель вспомнила, как в какой-то момент, проходя через гостиную на первом этаже дома в комнату с фортепиано, слышала, как Марта отчитывает ее отца, говоря герру Зигфриду, что его отношение к дочери ужасно и несправедливо. Она тогда вмешалась, посмотрела на них обоих обычным для нее в те дни как будто сонным, мутным взглядом и тихо попросила: «Не надо». Ей казалось тогда, что ни защита, ни сочувствие ей уже больше не нужны. Потом, неделю спустя, она плакала на кухне, уткнувшись Марте в плечо и сбивчиво пыталась что-то рассказать и объяснить, женщина гладила ее по волосам и, как в детстве, убеждала что все образуется и что вот сейчас Ракель поплачет и забудет обо всем. Ракель слушала и хотела верить, а утром, когда она проснулась под раздражающий звон будильника, чтобы пойти на занятия все, и правда, будто отступило на задний план.
Ракель представила, что бы сказала сейчас Марта, узнай она о планах девушке и невольно гордо заулыбалась, такую улыбку часто можно было увидеть на лицах детей, которым кажется, что они знаю какой-то невероятно важный секрет.
- Все в порядке, Марта. Просто репетицию сегодня отменили. Папа дома?
Женщина недовольно поджала губы. С момента того самого разговора она всем своим видом показывала, что не одобряет хозяина, и ее привычная добродушная и слегка покровительственная манера сменилась прохладным тоном и присущей только старой прислуге надменностью, которой они бесподобно умели выражать свое глубокое несогласие с хозяевами.
- Герр Зигфрид уехали в университет. Обещали быть к обеду.
- А мама?
- У себя, конечно.
Ракель повесила пальто, мельком взглянула на свое отражение в висящем на стене зеркале.
- Понятно. Я пойду играть. Позовешь меня, когда папа приедет, хорошо?
- Выпила бы хоть чаю. С утра ведь убежала, даже не позавтракав, - девушка улыбнулась привычному ворчанию. Родители всегда обращали мало внимания на что-то кроме ее внешнего вида и академической успеваемости, поэтому сокрушать по поводу того, что девочка почти не ест, поздно ложится спать и целыми днями не появляется дома, всегда приходилось Марте.
- Не хочу. Ничего сегодня не хочу! – Ракель рассмеялась. – Вот папа вернется, и будем все вместе обедать, а пока мне надо репетировать. Или… свари мне кофе, - пить кофе она привыкла, когда еще в Вене после занятий в последних классах музыкальной школы сидела с компанией одноклассников в кондитерской. Там подавали сладкий кофе с молоком и фиалковым сиропом и продавали фиалки в сахаре в круглых бархатных коробочка с портретом императрицы Сиси на крышке. С тех пор Ракель часто пила кофе, хотя у нее и кружилась от него голова.
Марта вздохнула.
- Пьешь, а потом не спишь ночами, с твоим-то здоровьем…
- Ерунда! – Ракель встряхнула головой. – И сегодня я буду спать, - невероятное ощущение, что она решилась на что-то необычное, нарушающее все установленные в ее жизни правила, на что-то, что она выбрала сама, придавало ей сил. Девушка боялась, что это чувство уйдет раньше, чем она успеет поговорить с отцом, боялась передумать за те без малого два часа, что оставались до времени, когда у них дома подавали обед, но в то же время знала, что этого не случится. – Я буду в маленькой комнате, - так называли примыкающую к гостиной комнату, где хранились ноты и стоял инструмент. С этими словами Ракель, подхватив портфель, вышла из прихожей.

@темы: тексты