август 1942 г.

пятница, 24 января 2014

01:58

.Am.

...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?

сныАвгустовские дни наполнены душным червонно-золотым светом, ленивы и сонны, все, что происходит, происходит словно бы не взаправду, каждое утро не выходит проснуться, каждый вечер с приближением темноты кажется, что поток пыльно-солнечно мути, до края наполняющий день, уходя, тянет вместе с собой куда-то. Жара оборачивается влажно болотной прохладой, теплое марево – туманом, в котором расплываются зыбкие контуры домов, очертания деревьев. В яблоневом саду на склоне черного холма пахнет гнилью и переспелыми яблоками, которые неприятно хрустят под ногами, будто ломающиеся раковины моллюсков. Никто здесь не собирает плоды, которые каждый день сбрасывают с отяжелевших ветвей усталые деревья, только ночью бродит между искривленными стволами женщина в белом платье, изредка поднимает с земли яблоки, касается губами покрытой матовым воском ярко-красной кожуры и кладет плоды обратно на землю.
А ночные улицы города предательски путаются, мостовая почти ощутимо взбрыкивает под ногами, когда мужчина, идущий едва касаясь рукой еще хранящих дневное тепло стен домов, пытается повернуть туда, где в проходах и переулках виден возвращающий городу его строгие дневные очертания свет фонарей, заставляют его идти дальше в темноту, кружить на одном месте, обходя в который раз по кругу дом с нарисованной над дверью ящерицей, запинаться, едва не падать, терять, терять последние смутные представления о направлении. Скоро не останется ни права, ни лева, ни верха, ни низа. И только далеким ориентиром мелькает где-то впереди в мутной дымке детский силуэт: ореолом окружают голову светлые волосы, слышится, отдается эхом от покачивающихся, как в бреду, стен звонкий и встревоженный голос.
Она сидит на замшелом камне, перебирая в тонких пальцах конец длинного пояса, сплетенного не то из длинных стеблей осенних трав, не то из струящихся прядей чьих-то светлых волос, на конце прядей две ярко-зеленых бусины, в темноте так похожие на все еще зрячие глаза. Ее собственные глаза закрыты, она смотрит сейчас чужими сквозь сплетение ветвей деревьев, сквозь стены и сквозь темноту. Смотрит, как тот, кого она зовет, уходит все дальше от мира живых, завлеченный мороком, безумной надеждой, отчаянным сожалением. Чужие глаза видят этот город куда лучше, чем ее собственные, уставшие, отвыкшие смотреть за века долгого сна. Она знает, что через несколько минут или несколько часов, что для нее в сущности не имеет значения, устав бороться со смыкающимися в кольцо тропинками и обманчивыми призраками леса, он встанет перед ней и попросит отдать то, на что уже не имеет права. Она выпускает конец пояса, позволяя ему гибкой лентой скользнуть между пальцев и лечь на влажную от вечерней росы траву. Мигают и засыпают, погаснув, украшающие его зеленые камни. Она, поднявшись, обходит кругом поляну, на которой трава вырастает выше, чем где-либо еще в этом проклятом городе, досыта напиваясь пролитой когда-то в землю кровью, поднимает с земли кривую толстую ветку и острыми ногтями, напоминающими больше звериные когти, выцарапывает на ней нелепое подобие человеческого лица. Дует в глаза получившемуся уродцу, и глубокая царапина, заменяющая ему рот, кривится в улыбке. Она улыбается в ответ, довольная тем, что сделала, берет ветку в руки, как будто это ребенок, укачивает и начинает тихо напевать заунывный, тоскливый мотив, в котором никто уже не опознает когда-то бывшую известной всем жителям города погребальную песню.
Мужчина, приведенный тенями и отзвуками голосов из сонного, защищенного людским неверием города, в только начавший просыпаться лес, слышит, как далекий детский голос сменяется странным пением, но остановиться он уже не может. Ноги сами несут его навстречу какой-то неведомой силе, сотворившей наяву или во сне этот лабиринт звуков и тропинок. Она улыбается, зная, что ее ожидание наконец-то закончилось.

@темы: тексты