...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
мало букв про ночь и утроРакель прошла по темному коридору, бездумно касаясь кончиками пальцев стены, открыла дверь в комнату. В окно, занавески на котором не были задернуты, светил яркий фонарь, на полу в квадрате света плясали тени от ветвей деревьев, шевелящихся под ветром. Она невольно улыбнулась, такой типичной и такой знакомой была эта картинка, и тут же поморщилась – движение губ отдалось неприятной тупой болью, какая бывает, если надавить на свежий синяк. Минуя обычный вечерний ритуал отхода ко сну, девушка, не включая свет, быстро переоделась в ночную рубашку и легла в кровать, накрываясь чуть ли не с головой одеялом, как будто оно могло спасти ее от прячущихся в темноте страхов. Она как наяву видела, как вымышленные, созданные детской фантазией монстры исчезали, уступая место чему-то более жуткому, имеющему человеческое лицо. Голову что-то кольнуло, Ракель вспомнила, что не достала из прически шпильки, села на постели. Очень хотелось, наконец, уснуть: концерт, ужин, казавшиеся теперь нереальными пугающие разговоры, боль в правом уголке губ – всего этого было слишком много для одного дня. Она, путаясь пальцами в прядях волос, вытащила из узла на затылке восемь шпилек, не глядя, бросила их на тумбочку, услышала, как одна или две упали на пол. «Утром… Все утром…» - успела еще подумать Ракель, проваливаясь в тревожный сон, полный странными сновидениями, где снова ей приходилось говорить с Гейдрихом. «Ты ведь сама этого хотела…» - прозвучавшая в какой-то момент реплика была последним, что она запомнила из всего длинного и сумбурного сна.
Она проснулась, когда за окном было еще темно, все также стучал по подоконнику мелкий дождь, фонарь, выключившийся в час ночи, еще не зажегся. В голове было удивительно пусто, только все повторялась последняя фраза из сна, как надоедливый мотив заевшей пластинки.
- Но ведь это неправда, - растерянно произнесла Ракель вслух, к ее огорчению прозвучало это неубедительно. Она с детства твердо знала, что ночные мороки и наваждения уходят с рассветом, с ним забываются и плохие сны. Ракель встала с кровати, ощущая под ногами холодный пол и тянущиеся от окна по нему сквозняки, похожи на струйки ледяной воды. Стараясь быть тихой, чтобы не разбудить родителей, она вышла из комнаты, притворив за собой дверь, прошла по коридору в ванную, включила горячую воду, подняла глаза и, увидев свое отражение в зеркале, расплакалась. Нижняя губа распухла, возле уголка губ на ней почти черным выделялась какая-то точка, наверное, след от кольца или чего-то еще, вокруг нее расплывалось ореолом фиолетовое пятно. Ракель плакала, наклонившись над раковиной, и радовалась, что успела включить воду, и ее всхлипов никто не услышит. На ее коже синяки оставались легко и долго не сходили, а это значило, что след вчерашних событий ей придется носить на лице не меньше недели, и вот эта невозможность избавить от него, улыбаться и делать вид, что ничего не произошло, ужасали девушку больше всего. Она проревела, часто всхлипывая и размазывая по щекам слезы, минут десять, потом глубоко вздохнула и начала тщательно приводить себя в порядок. Нужно было умыться, вымыть и высушить спутавшиеся за ночь волосы – обычно она заплетала их в косу, но вчера на это не было сил, и за ночь они начали виться больше обычного и превратились в подобие вороньего гнезда у нее на голове – сделать прическу, привычный узел на затылке, одеться и, наконец, придумать, что делать с лицом. Вспомнилось, что накануне… он – меньше всего девушке хотелось даже мысленно произносить это имя – советовал ей приложить что-нибудь холодное, но она, конечно же, не подумала об этом. Может быть, еще не поздно?
Надежда Ракель не встретить на кухне Марту, экономку, много лет жившую с семьей Хандлозеров, и вместе с этим няню девушки, занимавшуюся ей все то время, что ее мать была больна, то есть почти постоянно, не оправдалась.
- Ракель? Так рано? Что-то тебе не спится, - Марта стояла к дверям на кухню спиной и что-то резала большим ножом, пахло пряными травами и свежим хлебом. – Как прошел твой концерт вчера? Герр доктор сказал тебя не ждать… - женщина обернулась, с ее лица исчезла привычная добрая улыбка, с которой она всегда встречала свою любимую девочку. – Бог ты мой! Что это с тобой?
- Упала, - ответила Ракель, не придумав ничего более убедительного. – Ударилась неудачно. Дай мне, пожалуйста, лед или что-нибудь такое. Приложить.
- Сейчас что-нибудь найду, милая, - засуетилась женщина. – Что ж ты сразу не сообразила? Или устала вчера?
- Устала, да, - девушка села за кухонный стол, наблюдая, как Марта ищет что-то в морозильном отделение высокого холодильного шкафа, стоящего в дальнем конце просторной кухни.
Она проснулась, когда за окном было еще темно, все также стучал по подоконнику мелкий дождь, фонарь, выключившийся в час ночи, еще не зажегся. В голове было удивительно пусто, только все повторялась последняя фраза из сна, как надоедливый мотив заевшей пластинки.
- Но ведь это неправда, - растерянно произнесла Ракель вслух, к ее огорчению прозвучало это неубедительно. Она с детства твердо знала, что ночные мороки и наваждения уходят с рассветом, с ним забываются и плохие сны. Ракель встала с кровати, ощущая под ногами холодный пол и тянущиеся от окна по нему сквозняки, похожи на струйки ледяной воды. Стараясь быть тихой, чтобы не разбудить родителей, она вышла из комнаты, притворив за собой дверь, прошла по коридору в ванную, включила горячую воду, подняла глаза и, увидев свое отражение в зеркале, расплакалась. Нижняя губа распухла, возле уголка губ на ней почти черным выделялась какая-то точка, наверное, след от кольца или чего-то еще, вокруг нее расплывалось ореолом фиолетовое пятно. Ракель плакала, наклонившись над раковиной, и радовалась, что успела включить воду, и ее всхлипов никто не услышит. На ее коже синяки оставались легко и долго не сходили, а это значило, что след вчерашних событий ей придется носить на лице не меньше недели, и вот эта невозможность избавить от него, улыбаться и делать вид, что ничего не произошло, ужасали девушку больше всего. Она проревела, часто всхлипывая и размазывая по щекам слезы, минут десять, потом глубоко вздохнула и начала тщательно приводить себя в порядок. Нужно было умыться, вымыть и высушить спутавшиеся за ночь волосы – обычно она заплетала их в косу, но вчера на это не было сил, и за ночь они начали виться больше обычного и превратились в подобие вороньего гнезда у нее на голове – сделать прическу, привычный узел на затылке, одеться и, наконец, придумать, что делать с лицом. Вспомнилось, что накануне… он – меньше всего девушке хотелось даже мысленно произносить это имя – советовал ей приложить что-нибудь холодное, но она, конечно же, не подумала об этом. Может быть, еще не поздно?
Надежда Ракель не встретить на кухне Марту, экономку, много лет жившую с семьей Хандлозеров, и вместе с этим няню девушки, занимавшуюся ей все то время, что ее мать была больна, то есть почти постоянно, не оправдалась.
- Ракель? Так рано? Что-то тебе не спится, - Марта стояла к дверям на кухню спиной и что-то резала большим ножом, пахло пряными травами и свежим хлебом. – Как прошел твой концерт вчера? Герр доктор сказал тебя не ждать… - женщина обернулась, с ее лица исчезла привычная добрая улыбка, с которой она всегда встречала свою любимую девочку. – Бог ты мой! Что это с тобой?
- Упала, - ответила Ракель, не придумав ничего более убедительного. – Ударилась неудачно. Дай мне, пожалуйста, лед или что-нибудь такое. Приложить.
- Сейчас что-нибудь найду, милая, - засуетилась женщина. – Что ж ты сразу не сообразила? Или устала вчера?
- Устала, да, - девушка села за кухонный стол, наблюдая, как Марта ищет что-то в морозильном отделение высокого холодильного шкафа, стоящего в дальнем конце просторной кухни.
@темы: тексты