Мои новые познания и стремление к яою (в тексте не присутствует) порождают странное.
Океан искривляется приникая к собственным истокам
Под чьим-то доглядом ты вползаешь в оболочку червя
И не помысля о сходстве с мертвечиной
В любой миг готов стать добычей воронья
Стекло без слов усиливает угрозу
Серый зрак вперяется в тебя в упор не видит
буквыИногда казалось, что все они даже хуже крыс, таким крошечным и грязным был мирок, в котором проходила жизнь обитателей кварталов, окруживших старый порт. Они редко выходили из переулков, редко покидали даже те дома, которые давали каждому из них место для сна и малое количество еды, достаточное, чтобы выжить. Днем и утром здесь стояла неестественная, глухая тишина. Никто не работал – все торговали: собой или кем-то другим, так что вставать рано, чтобы изготовить или хотя бы разложить на витринах товар, не было нужды. Здесь почти всегда были сумерки; даже если и светило солнце, найти его на улице, среди покосившихся крыш, бесконечных растянутых между домами веревок с бумажными украшениями, дешевыми товарами и застиранным тряпьем было невозможно, так же почти не достигал вечно пыльной земли и дождь, только иногда отдельные капли оставляли в пыли следы, похожие на упавшие слезы. Кварталы по-настоящему оживали после заката, когда вместо бесполезного небесного светила зажигались яркие огни жаровень, факелов и фонарей. Тогда здесь появлялись те, кто приносили с собой деньги и охотно оставляли в кварталах, покупая других. И каждый вечер, чтобы дожить до следующего, нужно было находить кого-то, благодаря кому сможешь купить себе еще немного времени.
Ксин едва помнил мать. Наверное, ее жизнь почти ничем не отличалась от той, которую теперь вел он сам. Она умерла, когда ему было пять или шесть, оставив после себя ворох кричаще-ярких тряпок, тут же растащенных ее бывшими подругами. От отца, которого Ксин никогда не знал, ему достались золотисто-рыжие волосы и зеленые глаза – то главное, что позволяло ему часто и успешно покупать себе время. Старик Ли, сдававший Ксину угол на чердаке, где раньше жила и его мать, говорил, что мальчишке должно быть уже почти шестнадцать. В шестнадцати годах было очень много одинаковых дней. Иногда по утрам, когда ночи были особенно короткими и солнце поднималось не над морем, а над полуостровной северо-восточной оконечностью города, чуть левее, если смотреть в щель в потолке с подстилки из нескольких старых плащей, служивших Ксину постелью, его будил узкий солнечный луч, щекотно скользивший по лицу. И, пожалуй, это было единственным, что вносило хоть какое-то разнообразие в одинаковые, как шаги стрелки на циферблате часов, дни. В этом не было ни радости, ни смысла, но никакой другой жизни он не знал.
Громкие грубые голоса, раздавшиеся на улице раньше, чем солнце достигло зенита, прозвучали для всех местных обитателей звонким тревожным сигналом, вместе с ними раздались возмущенные крики. Ксина разбудил, окончательно пробудивший вместе с ним и страх перед неведомым вторжением, женский визг. Босиком, кутаясь в когда-то бирюзовое, а теперь серо-сине-зеленое женское хаори, на котором он не так давно дешевой тушью дорисовал стайку рыб, он спустился из своего гнезда на первый этаж, большую часть которого, кроме крохотной хозяйской каморки в один татами, постеленный поверх крышки люка в подвал, где как многие подозревали, старик хранил несметные сокровища, занимал кабак, пропахший дешевыми сянами и сливовым вином. Сейчас было слишком рано, и в тесном зале не было ни тех, кто приходил сюда покупать других, ни тех, кто себя продавал. Хозяин-старик, похожий на застигнутого ярким светом старого крота, стоял у сделанной на западный манер стойки и бессмысленно тер тряпкой одним и тем же круговым движением деревянное блюдо.
- А, проснулся, - не глядя на Ксина как всегда не внятно пробурчал он. – Слышишь? Сейчас и к нам придут.
- Что там?
Полицейская облава, единственная дневная неприятность, которая могла здесь случится, обычно обходила заведение старого Ли стороной – за это он исправно платил властям налоги и что-то сверх того.
- Ищут особенных.
- Кого? – странное слово, раньше едва ли звучавшее в этих стенах, удивило юношу.
- Ты дурак, Ксин. Дурак, не думаешь дальше завтрашнего дня и ничего не видишь дальше собственного носа. Да и зачем тебе… - Ли отложил блюдо, плеснул в глиняную плошку из щербатого чайника помои, завариваний пятьдесят назад бывшие чаем, поставил плошку на стойку ближе к юноше. – Вот, попей. Скажи еще, что и про осквернение храма ты не слышал?
Ксин отхлебнул кипятка с травянистым привкусом, припоминая, что с пару недель назад возле этой самой стойки размалеванная белилами и тушью девица рыдала, перебирая четки и причитая, что бога больше нет, его уничтожили западные варвары. Про храм, как и все живущие в городе, он, конечно, знал. Волшебное царство, вход в которое простым смертным был строжайше заказан, раскинулось на северо-восточном мысе города, там, откуда приходило летом солнце. Каждый из четырех входов, смотрящих в разные стороны света, открывался только раз в год, только раз в год кому-то, кого считали особенно чистыми и достойными, разрешалось ненадолго войти внутрь, чтобы приблизиться к святыням, которым они поклонялись. Обитатели храма владели волшебными силами. Сады храма были самым прекрасным, что существовало под небом. Про храм и тех, кто жил за его стенами, рассказывали самые странные истории. Ксин никогда даже близко не подходил к нему – он не верил в богов и не хотел смотреть на то, к чему никогда не сможет прикоснуться.
- Храм больше не храм, - бормотал, то ли рассказывая юноше, то ли говоря с самим собой Ли. – Новое государство велело им служить новому правителю, и они подчинились. Теперь они носят их военную форму. Им приказали искать тех, кто еще сможет овладеть тайными силами, раньше скрытыми от мира, и они подчинились снова. Особенные – те, кого заберут в оскверненный храм. Это большая удача – или большое горе.
- Я бы не отказался, - юноша засмеялся. – Если за очередную сказку меня будут кормить и одевать за государственные деньги.
- Пей чай и не говори глупостей.
Дверь открылась, впуская мутный свет и стелящееся понизу облако бурой пыли. В дом Ли вошли трое высоких темноволосых мужчин, одетых в военную форму. Бывшие несколько лет назад привычными черные кимоно с гербовыми знаками сменились теперь серыми мундирами с запахом на правую сторону, застегивающимися на блестящие металлические пуговицы с рисунками, обозначающими род войск, к которому принадлежит конкретный военный. Один из мужчин держался впереди, другие двое отставали на полшага.
- Ай, хорошие господа, - засеменил им навстречу, удивительно быстро для своих лет обойдя стойку, Ли, - проходите, не хотите ли чаю?
- Нам некогда, старик, - приятным чистым голосом оборвал его тот из военных, кто вошел первым. – Это тот мальчишка, о котором ты говорил?
- Да, господа мои, он самый, - сморщенное лицо растянулось в широкой улыбке. – Все как есть: волосы солнечные, глаза зеленые, редко такие здесь родятся.
- Ты, что, меня им продал?! – у Ксина ушла секунда на то, чтобы сообразить, к чему все идет. – Какого хрена? – он швырнул в Ли пиалой и, бросив короткий тревожный взгляд на вошедших, шагнул к лестнице. – Что вам надо?.. – хмурясь, спросил он.
- Взять его, - велел вместо ответа главный, и двое его сопровождающих в ту же секунду оказались возле юноши, с двух сторон заломив ему руки за спину. Он вскрикнул, наклоняясь вперед, чтобы было не так больно.
- Эй, поаккуратнее, козлы!
- Заткнись, крысеныш, - один из военных замахнулся, но старший одернул его.
- Не трогать! Они там в храме все сумасшедшие, не хочу опять объясняться.
- Ли, на кой черт? – Ксин злобно посмотрел из-под падающих на лицо волос на все еще улыбающегося старика.
- Ты дурак, Ксин, говорю же тебе. Пройдешь мин юн ксуан-зе – останешься при храме, получишь будущее, не пройдешь – вернешься на улицы, будешь торговать собой, как и раньше. Чем же плохо? Что ты собой, что я тобой – а от моей сделки еще и пользы больше.
- Мин юн – что?..
- Заканчивайте болтать, - оборвал их главный из военных. Он швырнул на стойку тощий характерно звякнувший мешочек и, развернувшись на каблуках, шагнул в прямоугольник света. Двое оставшихся сильнее заломили Ксину руки, пытаясь заставить его идти вперед.
- Да вашу же мать! Вещи-то хоть взять можно?
- Они тебе не понадобятся, - коротко ответил тот, который не угрожал ему.
- Хах, как будто там что-то ценное могло быть, - хохотнул другой. – Иди давай, и так на тебя время тратим.
- Пустите, сам пойду, - юноша попытался дернуть плечами, вышло больно, и он зашипел.
- Нежный какой, - руки, впрочем, отпустили, но тут же вместо чужой хватки на запястье правой с щелчком замкнулся железный браслет, другой конец цепи от которого один из военных прицепил себе к поясу. – Давай, шевелись.
Ксина почти протащили на цепи через весь город: храм и район портовых борделей, как им и было положено находились на разных его концах. Босиком идти по старым деревянным тротуарам и новой, но от того ни чуть не более ровной брусчатке, было куда тяжелее, чем в лакированных военных сапогах с обитыми металлом каблуками. Юноша сбил в кровь ноги, на запястье в браслете кандалов выросла и тут же лопнула мозоль, и на подходе к воротам храма, когда военные чуть замедлили шаг, он смог наконец рукавом хаори стереть липкую смесь прозрачной жижи и крови. Стены храма были сложены из ровных до красноты обожженных кирпичей, створки ворот представляли собой два огромных цельных куска дерева, окованных металлом с травленым рисунком, изображающим пятьдесят четыре основных религиозных сюжета. Ворота не открылись им навстречу: старший военный, все это время шедший шагов на десять впереди и лишь пару раз обернувшийся, чтобы удостовериться, что его подчиненные следуют за ним, постучал металлическим молотков в неприметную калитку справа от них, и служитель в белом впустил всех пришедших, коротко склонив голову в молчаливом приветствии. От ворот храма через череду садов, которые Ксин, дрожащий от холода после прогулки через полгорода босяком и в одном хаори, толком не успел рассмотреть, по усыпанным белым песком дорожкам его, отвели в просторный светлый павильон, где не было ничего, кроме бумажных белых стен и глушащего шаги пола. В павильон было два входа, и когда через северный ввели его, в южный дверной проем точно напротив шагнул красивый высокий мужчина в старинном костюме с убранными в высокую прическу необычными для этих мест каштановыми волосами.
- Кого вы на этот раз привели? - взгляд, до того отрешенно-бесстрастный, встретившись с блестящими даже вопреки усталости и ноющим ступням любопытством глазами Ксина вдруг на мгновение сверкнул неподдельной ненавистью такой силы, что юноше показалось, прямо сейчас ему желают смерти. - Какое жалкое создание, - голос мужчины, впрочем, не выдал никаких чувств. – Храму действительно необходимо иметь дело с подобным?
- Веньян-сан, ваши вопросы бессмысленны, и мой ответ остается прежним, - раздраженно и устало отозвался старший военный.
- Не думаю, что от этого ничтожества будет толк.
- Тут не о чем разговаривать, - военный кивнул свои помощникам, тот, кто стоял справа от Ксина, быстро отомкнул маленьким ключом металлический браслет и толкнул юношу вперед. - Забирайте его и делайте то, что вам положено.
- А никто не хочет объяснить мне, что вообще сейчас происходит? - подал голос Ксин, больше желая сказать хоть что-то, чем ожидая услышать внятный ответ. Присутствующие синхронно посмотрели на него так, будто заговорил предмет мебели и произнес при этом что-то на редкость непристойное.
- Не смей осквернять это место звуком своего голоса, - процедил сквозь зубы тот, кого назвали Веньяном.
- Кто ты такой, чтоб меня затыкать? - недобро улыбнулся, почти оскалился в ответ Ксин – его неприязнь мужчина уже успел заслужить. Ответом его не удостоили. Не отрывая взгляда от троих военных, храмовник поднял правую руку и призывно взмахнул ей, адресуя этот жест кому-то у себя за спиной. Как по волшебству в павильоне возникли двое мелко семенящих существ неопределенного пола с бритыми головами в белых холщовых штанах и куртках с веревочными застежками.
- Приведите это в подобающий вид, - уничижительный тон, которым были произнесены слова, давал понять, что в возможности этого Веньян сомневался. Существа поклонились ему, почти уткнувшись лбами в пол, приблизились к Ксину, кланяясь и ему тоже, но уже не слишком низко. – И многих таких нам еще ждать от вас? – обратился мужчина к военным.
- Тебе нужно пойти с нами, - тем временем тихо прошелестел один из бритоголовых.
- Мы дадим тебе все необходимое для жизни здесь, - эхом продолжил второй, и Ксину показалось, что голоса у них совершенно одинаковые.
- Тех, кого называют одаренным, в городе почти не осталось, - отвечал одновременно с ними старший военный. – Если вы, Веньян-сан, считаете, что приводить вам уличных мальчишек, моя прихоть, вы заблуждаетесь.
Мужчина ответил надменным молчанием.
- А уйти я не могу? - обернувшись, поинтересовался Ксин у военных, которые теперь казались ему самыми нормальными и приятными людьми здесь. - Как-то мне пока не очень нравится.
- Не делай вид, что ты больший идиот, чем есть, - с нотами облегчения в голосе - видимо, и ему проще было говорить с кем-то не настолько отрешенным от бренного мира - рыкнул командир на юношу. - Ты здесь по приказу императора. Неповиновение будет считаться преступлением. Хочешь на виселицу?
- Веселая перспектива.
- Иди. Тебе стоило бы радоваться, что мы вытащили тебя из того гадюшника, в котором ты жил.
Ксин скользнул взглядом по трем представителям храма, двое из которых стояли и терпеливо ждали его, а третий отрешенно созерцал пространство прямо перед собой, словно происходящее не имело к нему никакого отношения. Ничего хорошего эта картина не предвещала.
- Как-то слишком упорно все предлагают мне порадоваться сегодня… Ладно. Я понял. Ведите меня куда там надо, - бросил юноша парочке в белом. Они синхронно сделали по шагу в стороны, открывая для него проход к южной двери и так же синхронно указали на ее раскрытыми левыми ладонями. Уже спускаясь по ведущим из павильона каменным ступеням, Ксин ощутил спиной знакомый ненавидящий взгляд. Он обернулся - мужчина по имени Веньян действительно смотрел на него. Юноша зябко повел плечами и попытался утешить себя тем, что если это и не лучше его прежней жизни, то точно лучше петли. Утешение вышло сомнительным.
До церемонии мин юн ксуан-зе, которую упомянул старик Ли, выбора судьбы, с момента прихода Ксина в храм должно было пройти три дня, которые следовало провести в посте и молитвах. Первым делам бритоголовые его загнали на несколько часов в маленькую душную купальню, смывая грязь и нанося на тело какую-то пахучую масляную жидкость. Все попытки юноши заявить о своем желании вымыться самостоятельно без участия третьих лиц вежливо, но решительно пресекались. Мол, все происходящее было частью ритуала очищения, которого он не знал, а потому не мог провести его правильно. Ксин боялся, что ему попытаются обрить голову, чтобы и он тоже стал неотличим от храмовых служителей, но ему только вымыли волосы с каким-то пенящимся маслом, а потом пролили на двенадцать раз ледяной водой, от которой по коже разбежались, превращая ее в гусиную шкуру, мурашки. Потом его одели в такой же, как у храмовников, костюм с веревочными застежками, только из небеленого полотна, и отвели в маленькую комнатку-келью с аккуратным и чистым татами, большим окном, выходящим в уже скрытый к тому времени синими сумерками сад и низким столиком, который, как Ксину объяснили, был алтарем.
- Ты обучен грамоте?
- А похоже? – Ксин уселся на татами и смотрел на стоящих в дверях близнецов-храмовников снизу вверх.
- Ни письму, ни чтению? – вроде бы они говорили по очереди, но уверенно отличить, кому принадлежат реплики, у юноши получалось, только если он замечал шевеление их губ, а это не всегда было просто.
- Вроде того. Так что если это обязательно, то я вам явно не подхожу.
- Тогда послушай, что мы сейчас скажем, и постарайся повторить как можно точнее.
- Это еще зачем?
Вместо ответа бритоголовые начали на распев произносить непонятные слова:
- Ом Бен Дза Са То Са Ма Я… - они выговаривали бессмысленные слоги очень долго. Когда оба наконец замолчали, Ксин растерянно моргнул.
- И вы, правда, считаете, что этот бред можно запомнить?
Храмовники были упорны. Они прочли странный напевный текст еще несколько раз.
- Теперь повторяй вместе с нами. Тебе нужно будет произносить это три дня каждый день по сто восемь раз по сто восемь повторений.
- Да вы спятили, что ли?..
Они переглянулись, словно не зная, как поступить дальше. Утверждая свою мысль, Ксин встряхнул головой.
- Я не буду заниматься этими глупостями.
Бритоголовые не выказали ни злости, ни раздражения.
- Мы оставим тебя сейчас, - пока один говорил, второй достал из рукава свиток, с нарисованными на нем тушью значками, похожими на некрасивых жуков и прикрепил его к алтарю.
- Здесь написано то, что мы произнесли сейчас. Если ты не хочешь говорить, ты можешь смотреть.
- Мы надеемся, ты поймешь, что это нужно тебе самому.
- А что, многие из тех, кого сюда приволокли силой, понимают?
- Мир противится новому, но оно неизбежно.
- Мы не вправе тебя принуждать.
- Оставайся здесь.
Они одновременно повернулись к нему спиной и собрались уходить.
- Эй, подождите! А кормить меня здесь не будут?
- Три дня длится пост. Ты можешь пить только воду. Твоя чаша стоит на окне. Она будет полна, когда это будет необходимо.
- Вы охренели?
Храмовники в молчании покинули келью. Ксин тяжело вздохнул, поднялся, наконец, с удивлением обратив внимание, что мозоль на запястье и боль в ногах после долго купания куда-то делись, подошел к окну и покрутил в пальцах пустую глиняную пиалу. Пиала была тяжелой, ее бок красиво поблескивал металлически-лиловым. Юноша видел такие штуки на рынке пару раз и стоили они сумасшедших денег: Ли говорил, что чтобы получать эти цвета-металлы глину нужно как-то по особенному очень сложно обжигать и умеют такое только те, кто работает в императорских печах. Он перевернул чашку, встряхнул, как будто в ней, пустой, что-то могло появиться, и со злостью швырнул на пол. Драгоценная глина превратилась в бесполезные черепки. Похожая судьба ждала и свиток с тушевыми жуками – Ксин разорвал тонкую рисовую бумагу, обрывки легли похожими на снег хлопьями поверх мертвой пиалы. Юноша ничком упал на татами и – похоже, слишком много все же было впечатлений за этот длинный день – скоро забылся глубоким сном без сновидений.
-
-
18.03.2017 в 12:56