понедельник, 02 июня 2014
то самое про проклятия и смертьНочь Паук проводит где-то между сном и явью. Отголоски разговоров, фантомы прикосновений, душная темнота комнаты и противный шепот ветра за окном. Усилие, канувшее в никуда, сломало его окончательно. Равнодушие к происходящему осозналось в один момент настолько пронзительно и отчетливо, что показалось даже - это почти счастье. Где-то в доме оставалась Эльне с ребенком, но Альгирдас даже не попросил позволения увидеть их, сказать жене ему было нечего, и очень хотелось, чтобы прошлое осталось где-то далеко, не касаясь никогда его нынешнего, опустошенного и привыкшего к неизменному золотому ошейнику.
Утро было серым и пахло горькой гарью. День начинался как всегда, продолжался бессмысленной вереницей часов, солнце наливалось алым, к вечеру, привычно устроившись на полу возле камина, Альгирдас тихо перебирал струны и напевал отдельные обрывки песен. Ни одна сегодня не вспоминалась целиком, слова как будто рассыпались мелкими бусинами, раскатывались по скрытым темнотой углам памяти.
- Ты хотел купить покой, а завоевал любовь, - голос Асгерда, такой непривычно тихий и почти мягкий, так естественно вплелся в звон струн, что Паук не сразу осознал обращенные к нему слова. Потом поднял голову, посмотрел внимательным птичьим взглядом, вздохнул.
- Так, значит, сделка не состоится? - он не понимал, что хотел сказать его хозяин, и бил наугад, проверяя не догадку даже, тень сомнения.
- Не в этой жизни.
- Следующей не будет, - воздух в комнате словно густел и напряженно гудел от нарастающей тревоги. Что-то шло неправильно, ведь Асгерд так стремился заставить его признать, принять, захотеть... Сейчас Альгирдас не хотел ничего, но ведь это значило, что и принять он мог все, что угодно.
- Если такова твоя вера, пусть так.
- Почему нет? - Паук нахмурился и отложил музыкальный инструмент. - Разве ты не этого хотел?
- Не тебе знать, чего я хотел, ты в себе разобраться не можешь, - дан не злился даже, казалось, просто смертельно устал. Альгирдас видел людей в похожем состоянии - в шаге от неизбежной смерти, когда уже можешь принять и впустить в себя самое страшное, не противясь ему. Мелькнула мысль, что в этом сейчас они отчасти похожи.
- Я все тебе сказал. Я хочу, чтоб все было так, как ты решишь, - он не врал. Просто слишком невыносимым было напряжения последних месяцев, чтобы не мечтать о его разрешении, и уже неважно, каким оно будет.
Асгерд рассмеялся.
- Даже в этом ты мне перечишь.
- Я снова не понимаю тебя, господин, - в голосе Альгирдаса сквозил невысказанный вопрос. "Чего теперь ты хочешь? Чего еще?"
- Не искушай меня, я могу и передумать.
"Так, значит, ты что-то решил, но что?.."
- Пошел вон, - равнодушно велел дан. - Ты мне пока не нужен.
Приказы выполнять было легче, чем пытаться разгадать, что происходит, и Паук бездумно подчинился, уходя и тихо прикрывая за собой дверь в когда-то принадлежавшие ему покои. Еще одна ночь прошла на границе сна и бреда.
Эльне и ребенка увезли с наступлением темноты. Те, кто оставил их в кургане, вернулись, когда начало светать. До проклятых холмов, где сиды хоронили своих мертвых, путь был неблизким, кто-то из дружинников держался за обереги, въезжая в ворота, у одно из воинов было в кровь, почти до кости исполосовано лицо.
- А ты не знаешь? - с неприятной усмешкой ответил вопросом на вопрос Паука Йорген. - Асгерд приказал отдать твою семью упырям.
Слова в одно мгновение, как выплеснутое в лицо ведро ледяной воды, отрезвили, убив мнимую покорность и равнодушие. Паук задохнулся, накатившими на него гневом и ужасом, следом за мыслью "В чем я провинился?" пришла ослепляющая и животворная ярость.
Распахнутая дверь с грохотом ударилась о стену, сорвалось со стены и со звоном покатилось по полу медное блюдо с выгравированными рунами, свадебный подарок Орнольфа.
- Что. Ты. Сделал?! - Альгирдас вскинул руку, почти успел набросить на Асгерда липкое вервие паутины, но тот оказался быстрее, и тело Паука скрутило обездвиживающими чарами.
- Я решил так. Не этого ли ты хотел?
"...чтобы все было так, как ты решишь..." - эхом отозвался в голове собственный еще вчера безжизненный голос, Паук зашипел от бессильной злобы.
- Ты дал мне слово!
- Тебя никто не просил мне верить, - и опять это нелепое ощущение человека, безропотно принимающего что-то судьбоносное и ужасное. - Сделка отменяется, ты ничего не можешь мне дать. А вот у меня есть для тебя последний подарок.
- Мразь! - освободиться от чар было невозможно, и Паук это отлично знал, мог только дергаться, туже затягивая оплетающие его нити силы. Как муха в паутине. Сколько злой иронии!
В покои ворвались прибежавшие на грохот дружинники, удивленно застыли, не понимая, нужно ли вмешаться. Происходящее было им странно и страшно. Который день гнетущим напряжением висящую в воздухе грозу чувствовали все, но, не будучи чародеями, смертные не могли дать себе отчет в неясной тревоге, заставляющей злиться и нервно оглядываться на каждый лишний шорох. Паук отвык смотреть дальше, чем можно увидеть глазами, а сейчас отчетливо понимал, что это последняя часть их игры с судьбой, которая была одной на двоих, а теперь рвалась уже не его упрямством, но какой-то более страшной и целиком осознаваемой силой.
- В курган его, - приказал воинам Асгерд. - Но не убивайте, я сам верну богам их сомнительный дар.
- Едва ли его примут назад, Асгерд, - ледяным тоном выговорил Альгирдас.
- Я буду молиться о том, чтобы ты оказался не прав.
- Моли богов о милосердии. Мало что карается хуже преступления клятвы. Особенно такой, - три года медленно убивать себя, чтобы потом все это было сметено и уничтожено чьим-то безумием, а как иначе назвать то, что делает дан?
- Я свою клятву сдержал. Ты больше не служишь мне, и твоя семья умирает вместе с тобой, а тебя ослепляет ненависть. Если я в чем-то и виноват, то в том, что не сделал этого несколько лет назад, - все это походило на кошмарный сон. Неужели такой должна стать плата богам за неповиновение? Паук снова дернулся, как будто еще надеясь, что ненависть окажется сильнее чужой ворожбы. - Уведите его, я скоро приду.
Путь до курганов, на которые уже ложился вечерний холодный туман, показался Пауку невыносимо долгим. Раз за разом он вдыхал ледяной осенний воздух и пытался порвать чары. Ловил на себе косые, почти сочувственные взгляды воинов, вынужденных повторять путь в проклятое место. Люди боялись, шептались о том, что их конунга охватило безумие, что такой смерти не заслуживает никто, даже сумасшедший чародей, из которого Асгерд почти сделал своего цепного пса.
Цепи надели поверх золотых браслетов и поспешили убраться подальше до того, как за обещанной добычей придет нежить, чувствующая издалека тепло живой крови. Вошедший в курган с тусклым светильником в одной руке и ритуальным ножом в другой дан как будто не боялся тех, чье время вот-вот должно было прийти.
- Через четверть часа здесь будет полно нежити. Или тебя они держат за своего? - ожидание смерти действительно приносит с собой настоящий покой, когда знаешь, что все, что бы ни было сказано или сделано, не породит эха, останется здесь, под землей, только между ними двоими.
- Я позвал их, они придут только за тобой, - Асгерд точным движением вскрыл Пауку вену на запястье, потом вторую. - Ты умираешь так, чтобы не достаться никому. Боги тебя не получат, ни твои, ни будущие. Я освобождаю тебя от твоей судьбы - принадлежать кому-то ты не будешь, - его слова были жестокой насмешкой над всем, что говорил и думал Альгирдас. И что за свобода обретается такой ценой? Истинная свобода, - ответила ему какая-то мудрая и очень спокойная часть сознания. Паука передернуло.
- Хотя бы Сенас получит то, что хочет, - он облизнул пересохшие губы, гоня от себя непрошеное понимание. - Ты или безумен, или умен настолько, что тебя нельзя разгадать.
- Сенас и его желания тебе не страшны. Я достаточно умен, чтобы убить тебя, и достаточно безумен, чтобы любить, - пожалуй, именно это и было правдой, Альгирдас содрогнулся, на мгновение ощутив, насколько жутко в Асгерде искажается все то, что могло бы быть по-настоящему прекрасным.
- Ты не знаешь, что такое любовь.
- Это ты не знаешь, хотя именно ты научил меня этому. Тому, что судьба и предназначение ничего не значат, что нельзя хотеть неволить того, кого любишь, заставлять его потерять себя. Я люблю тебя настолько, что отпускаю, понимаешь? - слова разбивались о темноту древнего могильника глухим стуком сердца, Паук дышал часто, ненавидя и понимая.
- Любовь, Асгерд, созидает, а не уничтожает все, к чему прикасается.
Дан попытался поцеловать его, но Альгирдас отвернулся, чтобы не смотреть в странно ясные глаза.
- Иногда я хотел бы, чтобы мой мир был так же прост, как тот, что видишь ты, - с грустью проговорил Асгерд. - Мне встретить Упыря с тобой или уйти? - он спрашивал так, словно желания Паука еще имели какое-то значение, а Альгирдас с трудом сдерживал крик. Отвращение, боль, жалость. Когда же... Последний раз было так перед тем дождем, с которым приходил Орнольф. Последний раз было так где-то на пороге счастья, которого уже никогда не обрести. Столько было, столького не будет, а человек, стоящий напротив, смотрит, как будто пытается запомнить, забрать с собой, даже сейчас - забрать...
- Это твой выбор и твой мир. Ты сам его создал, - и пусть в нем никогда не будет того важного, о чем ты так красиво говоришь сейчас, потому что ты не заслуживаешь ничего этого, Асгерд. Даже данного тебе богами понимания не заслуживаешь. - Уходи. Эта ночь будет долгой.
- Как скажешь. Я не смогу тебя забыть. Моя ночь тоже будет долгой, - в неверном свете лампы кажется, что в глазах дана стоят слезы, но это только дрожащий огонь и поднимающаяся от языка пламени черным дымом гарь.
- Будь ты проклят, Асгерд, - выдохнул Паук вместо прощания.
- Я уже проклят. Я встретил тебя.
Альгирдас закрыл глаза раньше, чем дан покинул курган. Минуту все было тихо, настолько, что можно было поверить, что другой смерти уже не будет. Потом воздух наполнился запахом прелой земли и тлена, Паук с наслаждением вдохнул его полной грудью и, не открывая глаз, улыбнулся.
- Я знаю, Сенас, ты уже здесь. Выходи, - выговорил он на языке Ниэв Эйд, который едва не забыл за эти три года. Смешно сказать, он был почти рад встретить заклятого врага, умереть не от руки безумного дана, а самим собой, как охотник, хоть и скованный волшебными цепями.
- Так торопишься сдохнуть, красавчик? - ответила темнота неприятно высоким, тявкающим голосом. - Не волнуйся, твоя семья подождет.
- Я уже достаточно долго ждал, - на три года дольше, чем оно того стоило. - Не медли. А то, - Паук усмехнулся, - мало ли что.
- Я тоже слишком долго ждал, чтобы позволить себе насладиться моментом сполна, - голос приблизился. - Прояви терпение, дай хоть полюбоваться, - по ребрам и шее скользнули холодные, как стальные кинжалы, и такие же острые когти. - На тебе появились шрамы, Паук. Жаль, я не узнаю, как.
- Твой приятель постарался, - Альгирдас открыл глаза. Он впервые видел Сенаса так близко и невольно удивился тому, насколько упырь мелкий. - Один пришел? - темнота вокруг них была глуха и неподвижна. - Тоже хочешь меня всего?
- У всех свои маленькие слабости. Я предпочитаю оставлять врагов для себя. А тебе, что, одного меня недостаточно?
- Ты же знаешь, я всегда старался собрать как можно больше таких, как ты, в одном месте, - Пауку было истерически весело и почти счастливо от возможности просто говорить то, что хочется сказать.
- Разочарую тебя, нас ждет ужин на двоих. Остальные уже полакомились сегодня твоей женой и сынишкой. Это я предусмотрительно берег аппетит, - это было бы мерзко и жутко, если бы не все предшествовавшее.
- Так, что, начнем? - Альгирдас демонстративно откинул голову, открывая горло, частью скрытое массивной золотой гривной.
- Ты правда думаешь, что я настолько дурак, что не знаю, зачем эта штука нужна? - Сенас царапнул когтями по солнечному металлу, повел когтистой лапой вниз, оставляя глубокие порезы на груди, а потом впился острыми зубами Пауку в шею.
Чем меньше крови, тем больше воспоминаний. Вся жизнь перед глазами - всегда казалось, что это глупость какая-то, но ведь нет, приходят картинки и мысли, мешают просто уйти, погрузиться с головой в могильный холод, который обещает самое желанное - забвение. Альгирдас подумал об Орнольфе. Жаль, не удалось объясниться, попросить прощения. Так и будет рыжий помнить его на коленях перед Асгердом с чужой фальшивой улыбкой на губах, не другом, а... То ли мысли о рыжем, то ли воспоминания всколыхнули в груди почти ушедшую злость, Паук дернулся, но ни освободиться, ни сопротивляться он не мог. И тогда он сделал единственную оставшуюся ему глупость - впился в некстати подставленное плечо Сенаса, глотая мертвую кровь и ощущая, как губы, рот, гортань теряют чувствительность, обожженные нездешним холодом. Умирать просто так было глупо и обидно. Раз уж Асгерд дал ему напоследок возможность остаться собой, стоит использовать ее.
Упырь, одурманенный горячей кровью, сначала не обратил внимания, а потом, оторвавшись от горла и слизнув красные капли с ссохшихся губ, дико расхохотался.
- Ты дурак или безумец? Паук Гвинн Брейре - упырь?! Почему бы не умереть без затей?
- А кто тебе сказал, что я хочу умирать? - от проглоченной крови неприятно кружилась голова и ломило виски, зато было необыкновенно легко и радостно, как никогда не может быть живому человеку, которого еще что-то останавливает и держит. - У меня еще остались здесь дела.
- А как ты собираешься выжить? - упырь зашелся лающим шакальим смехом. - Свои же убьют тебя.
- Если поймают, - Паук вторил ему, смеясь, понимая, правда, будет весело и жутко, и многие умрут в этой погоне, прежде чем смогут до него добраться. - Сними с меня оковы, Сенас. Посмотришь на эту охоту.
Упырь подпрыгнул, увеличивая сходство с мелким падальщиком.
- Безумный упырь-чародей!
- Кровь Сина сильнее моей, - Паук провел языком по губам и вопросительно взглянул на упыря, зная, тому любопытно. Любопытство всегда было тем, на что Сенаса получалось поймать. Упырь потянулся было к цепям, но его отшвырнуло ударом прилетевшего из темноты начищенного серебристого топора. Альгирдас в мгновение перестал смеяться и замер, вглядываясь в темноту, почти остановившееся сердце вдруг бешено заколотилось.
- Орнольф... - выдохнул он, еще не видя, но уже узнавая.
В Сенаса полетели вспыхивающие в темноте чары, он со смехом превратился в зеленоватый туман, пахнущий болотом и гнилью, и растаял.
- Привет. Рад тебя видеть, - Альгирдас склонил голову к плечу, не зная, ждать ли приветствия или ворожбы, которая быстро отсечет ему голову, лишая мир еще одного упыря. Следующая чара освободила Паука от цепей и золотого "контура", он уронил затекшие руки, потер запястья, с отвращением пнул от себя ошейник и сделал шаг вперед.
- Я знаю, что по правилам ты должен меня убить, - Альгирдас говорил быстро, надеясь успеть и не надеясь объяснить. - Но мне нужна эта ночь. Отпусти меня. Я вернусь до рассвета.
- Хорошо, - после затянувшейся паузы ответил Орнольф, - до утра. Я пока здесь разберусь, - как будто ничего и не было, просто какие-то упыри и могильник, который надо вычистить. - Только, Хельг... оделся бы ты... - рыжий такой простой и настоящий.
- Что? - Паук, не ожидавший, что все будет так просто, даже не сразу понял, о чем говорил Орнольф. Потом сообразил, что вывесили его здесь голым. Надо же, и к этому смог привыкнуть! Он раскидывал паутину, пока брал из груды сложенных в кургане для путешествия умершего сида в загробный мир вещей какую-то одежду, уже не думая, просто ища, готовясь преследовать.
Деревья, полыхающий огнем дом и ночь, дышащая холодом. Асгерд с дружиной почти успели добраться до границы земель, чары слушались с непривычки плохо, но в неумершем теле было столько жадного желания жить, двигаться и убивать, что догнать конных удалось без труда. Людей облепила паутина, Паук шагнул из темноты прямо к Асгерду, под даном вздыбился почуявший нежить конь.
- Я говорил тебе, смерть меня не примет.
Асгерд улыбнулся так, будто ждал увидеть Паука.
- Твоя вина - слишком любишь жизнь.
- Умереть я всегда успею, а вот долги отдать - нет.
Смерть приносит с собой жажду, и тянуть силы из живых людей приятно и легко, как будто именно этого и хотелось всегда. Кто-то испуганно закричал, пустил коня вперед, надеясь не то сбежать, не то сбить с ног пришедшего из ночи чародея. Паук взмахом руки сбросил этого несчастного с коня. Он не видел их лиц, но знал, что у них есть то, права на что он теперь лишен, и отнимал, выпивая силу, заставляя останавливаться чужую кровь.
- Месть не принесет тебе покоя, Паучок, ты зря не принял мой подарок, - в смехе Асгерда звучало безумие и что-то похожее на дикую радость, сродни той, что переполняла самого Паука.
- Я не ищу покоя больше, он хуже смерти, - еще несколько человек упали на землю и забились, пытаясь скинуть липкие колдовские путы. - Скажи, тебе было когда-нибудь страшно? - я знаю, ты не боишься сейчас, но есть ли хоть что-то, что могло тебя испугать?
- Нет, не было! Грозы не хватает, хочу видеть твое лицо, - безумие у них одно на двоих сейчас.
- Это можно устроить и без грозы, - вокруг Паука белесым пламенем вспыхнула трава, низкие кустарники и склонившиеся к дороге ветки деревьев.
- Наконец-то ты стал тем, кто ты есть, - монстром!
- Это в какой-то мере твоя заслуга. Нравится?
- Не смей винить меня в том, что выбрал сам. Но если ты пришел показывать фокусы, то я найду, как потратить время с большей пользой, - Асгерд почти кричал, удерживая играющего под ним коня, перекрывая голосом шум приближающейся бури. Ветер раздувал зажженное Пауком пламя, заставляя его горящим кольцом окружать умирающих людей.
- Нет, - с лица Альгирдаса исчезла улыбка, он на вдохе забрал остатки жизни у людей дана и смотрел теперь только на него, метнулись к нему все все еще голодные нити паутины. - Хочу расплатиться с тобой за все. Смерти ты не боишься, я знаю. И ее ты никогда не обретешь. Как не обретешь больше того, что ценил превыше судьбы. Ты будешь существовать вечно, и никогда не найдешь никого и ничего, что сможешь полюбить. Я даю тебе бессмертие и отнимаю право и способность любить, - слова приходили сами, никогда, мысля проклятия для дана, Альгирдас не думал, что это будет так, но что-то словно нашептывало ему, как должно быть, единственно правильно и единственно больно. Так же больно, как было когда-то, еще в прошлой жизни, ему самому. - Силой этой земли по праву ее хозяина. Будет, как я сказал.
- И ради этого ты готов отдать все свои силы упырь? - Асгерд снова только рассмеялся, но Паук отчего-то знал, что его слова достигли цели. Он чувствовал, как уходит забранная им из людей сила, его собственная, сила и жизнь земли, к которой он обратился, творя самое жуткое колдовство. Наконец не осталось ничего, кроме воющего ветра. Земля была мертва, Альгирдас и Асгерд пусты. Паук подошел к притихшему коню дана, уцепившись одной рукой за гриву приподнялся на стремя и коснулся губами губ того, с кем у него была когда-то одна судьба на двоих.
- А теперь можно и умереть, - он легко соскочил на землю и пошел через круг огня назад к кургану, в спину ему долетел глухой голос дана:
- Не уходи, слышишь! Тебе не зачем жить, но и умирать смысла нет, как и мне.
Альгирдас обернулся, пару секунд смотрел, как бледный, с горящим взглядом Асгерд пытается направить коня за ним следом через пламя.
- Меня ждет Орнольф. Я обещал вернуться до рассвета, - он не заметил, когда успел так устать, что даже язык поворачивался с трудом, тяжело вздохнул. Ночь оказалась не просто долгой, она становилась бесконечной.
- Не порти малышу жизнь, Альгирдас, он не заслужил! - первый раз за долгое время дан назвал его по имени. Паук пожал плечами.
- Не буду.
- Помяни мое слово, испортишь. И тогда придешь ко мне! - слова прозвучали как очередное за эту ночь проклятие, Альгирдас вздрогнул, на секунду почти поверив, что так все и будет. Асгерд развернул коня и поскакал прочь. Паук проводил его взглядом, посмотрел на оставшиеся без погребения тела воинов - их сожрет этой ночью нечисть, теперь, когда землю ничего больше не защищает, ей будет здесь привольно. Он хотел заставить огонь сжечь трупы, но вспомнил, что только что отдал все силы. Паук медленно побрел туда, где его ждали, надеясь, наконец, найти сегодня смерть.
Орнольф сидел на земле у входа в курган и с тревогой, хмурясь, смотрел в темноту. Перед ним был разожжен костер, горевший живым, рыжим, как его волосы, пламенем. Пауку захотелось улыбнуться, но не было уже сил.
- Я пришел, - сказал он, стоя на границе света.
- Эйни...
- Мне рассказать тебе, что делают с упырями, наставник Касур? - голос был холодным и совсем чужим. Времени почти не осталось: с рассветом он уснет, а после заката проснется уже неразумной тварью, которая будет хотеть только крови и чужой жизни. Не нужно было возвращаться. На что ты еще надеешься, Паук?
- Потом как-нибудь расскажешь, а сейчас есть темы поинтереснее, - Орнольф был мрачен и серьезен. - Что случилось?
- Ничего, о чем ты хочешь знать. Эльне и наш с ней сын мертвы. Я тоже.
Рыжий шумно вздохнул и швырнул в Паука уже пустой фляжкой из-под спиртного, поднялся, направился внутрь кургана, обернулся на пороге.
- Скоро рассвет. Тебе лучше оказаться внутри до того, как взойдет солнце.
- К чему это все, Орнольф? - Паук не шелохнулся. - Син прикажет убить меня. Сделай это сейчас.
- Син имеет право пойти на ***, а тебе нужно отдохнуть. Да и мне тоже.
- Завтра я совсем перестану быть собой.
Орнольф вместо ответа в два шага оказался рядом и крепко обнял Альгирдаса.
- Завтра будет завтра, а пока ты мой Эйни.
В этих словах и таком простом и знакомом жесте было столько покоя, что Паука затрясло. Он хотел попытаться высвободиться, но вместо этого почему-то спрятал лицо у Орнольфа на груди и судорожно вцепился пальцами с уже заострившимися когтями ему в плечи.
- Рыжий... - испуганным шепотом.
- Я с тобой, все хорошо, - пробормотал Орнольф.
Хорошо не будет уже никогда и ничего, но до следующего вечера, пока Орнольф рядом, можно было разрешить себе верить в то, что он не врал.
@темы:
тексты,
обвм
-
-
02.06.2014 в 04:03