...ведь если можно с кем-то жизнь делить, то кто же с нами нашу смерть разделит?
немного об искусстве- Добрый день, фройляйн, - радостно поприветствовал ее Гейдрих, поднимаясь навстречу, обошел стол и сел на него, улыбаясь непонятной ей хищной улыбкой. Ракель плотнее закуталась в палантин, хотя холодно в кабинете не было. Гейдрих снял и положил рядом трубку с одного из стоящих на столе телефонных аппаратов, девушке показалось, что она слышит ровное, похожее на низкий писк комара и такое же раздражающее гудение. Молчание, наполненное этим еле слышным гудением, затягивалось, наконец, Ракель тихо произнесла.
- Вы хотели поговорить о концертной программе…
- Вы совершенно правы! – также радостно подтвердил ее слова Гейдрих, и снова воцарилось молчание. Девушка прикусила губу.
- И чтобы вы хотели играть? – снова заговорила она, чтобы хоть как-то избавиться от чувства неловкости. Мужчина еще шире улыбнулся так, будто она и ее слова забавляли его.
- А что бы вы мне порекомендовали?
- Я же даже никогда не слышала, как вы играете! – совершенно искренне удивилась девушка раньше даже, чему успела подумать, как он воспримет такую реакцию. Гейдрих не рассердился.
- Услышите, душа моя, еще услышите! – пообещал он, отклонившись назад, нажал кнопку на каком-то аппарате и деловым тоном сообщил в зашуршавший динамик: - Кофе, сливки, булочки с кремом, - он снова повернулся к Ракель, посмотрел насмешливо. – Так и будете стоять в дверях? Или рискнете подойти поближе? – она только сейчас осознала, что все время их недолгого разговора так и стояла у двери. В кабинете кроме письменного стола был еще диван и пара кресел, но они находились слишком далеко от сидящего на столе обергруппенфюрера и сесть туда вряд ли было бы вежливо. Девушка нехотя подошла ближе, села на край одного из стульев, выстроившихся в ряд напротив рабочего места начальника РСХА – их все еще разделяли два стула, и это было приятно, но Гейдрих покачал головой. – Не выйдет. Еще ближе, - улыбнулся он и похлопал ладонью по спинке ближайшего стула. Ракель подумала, что вся ее игра в попытки отказаться как можно дальше и говорить как можно формальнее выглядит очень наивно и глупо. Она послушно пересела, вопросительно посмотрела на Гейдриха снизу вверх – и тут же пожалела об этом: смотреть на него прямо было слишком сложно, как будто бы она сразу отказывалась от любых попыток защититься. На ее счастье у нее за спиной открылась дверь, девушка обернулась на звук, незнакомый ей молодой человек в черной форме принес поднос с металлическим кофейником, парой чашек и тарелкой с булочками, не глядя на своего начальник и его гостью и стараясь быть как можно тише, поставил поднос на столик перед диваном и также бесшумно вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Когда Ракель снова обернулась к Гейдриху, он смотрел не на нее, а куда-то в стену.
- Для того, чтобы притаскивать горячую выпечку, он завели курьера на велосипеде, благо, кондитерская совсем рядом... – непонятно к чему задумчиво произнес он, поднялся на ноги, подошел к столику с подносом, налил кофе, добавил сливки, положил сахар и передал чашку Ракель.
- Спасибо, - мягко улыбаясь, поблагодарила она его. Гейдрих не ответил, налил кофе себе, выпил залпом, со стуком вернул чашку обратно на поднос, взял булочку и снова сел на стол рядом с Ракель.
- Итак, - вернулся он к прерванной беседе. – Играю я, мягко говоря, хорошо. Вы ведь не считаете, что для музыканта скромность – это добродетель, дорогуша? – это прозвучало как шпилька в ее адрес. Ракель излишней скромностью в отношении своих музыкальных талантов не страдала никогда, и замечание Гейдриха ее удивило: такое ей мог бы сказать кто-то, кто хорошо знает ее.
- Мастерство и скромность мало взаимосвязаны, - нейтральным тоном отозвалась она, стараясь не показывать своего удивления.
- Ошибаетесь! Очень даже связаны, - возразил мужчина.
- Вы считаете?
- Стал бы я говорить что-то, если бы так не думал, - насмешливо упрекнул он ее. - Вы плохо меня знаете, фройляйн, я терпеть не могу кокетства, недомолвок. Предпочитаю прямоту, - в голосе Гейдриха звучал смех, как будто то, что он говорил, было забавной шуткой, но Ракель не понимала, над чем он смеется. Все время казалось, что над ее растерянностью.
- Я буду иметь ввиду, - ответила она, ощущая нарастающую тревогу.
- Обязательно, - он откусил кусок булочки и резким жестом забросил ее в стоящую у стола мусорную корзину. – А еще я не терплю холодный кофе. Пейте-пейте, - он взглядом указал на чашку, которую она все еще держала в руках, не прикоснувшись к напитку ни разу. Ракель поднесла чашку к губам, сделала маленький глоток – для нее кофе был еще слишком горячим. – Вы не против, если я закурю?
- Нет, конечно, не против, - но мужчина достал портсигар и прикурил сигарету раньше, чем прозвучал ее ответ. Ракель поморщилась от неприятного и очень резкого запаха дыма, Гейдрих, заметив это, отодвинул руку, в которой держал сигарету дальше от нее. Девушку удивила такая внимательность, но мужчина снова не дал ей возможности задуматься. Он наклонился к ней, упираясь руками в свои колени и заговорщическим тоном тихо произнес:
- Понимаете, фройляйн, чтобы играть вместе, нам надо стать хорошими друзьями. Ведь невозможно творить вместе с тем, кого не понимаешь и кого не любишь, - в его голосе звучал вопрос, требующий ответа, но сказанное настолько напугало Ракель, что несколько секунд она просто пыталась снова собраться с мыслями и осознать, о чем идет речь. Ей не хотелось говорить о дружбе и уж тем более о любви, правда заключалась в том, что она меньше всего на свете хотела играть с Гейдрихом.
- Я давно никому не аккомпанировала, - произнесла Ракель, наконец, пытаясь вернуть разговору формальный тон. - Последний раз - на выпускных экзаменах в школе, - но мужчина ее попытку не заметил или не принял, только посмотрел вопросительно, словно не понимая, что она имеет ввиду.
- Наверное, вы правы, - после еще одной долгой паузы сказала девушка. Похоже, это был правильный ответ, потому что Гейдрих радостно воскликнул:
- Конечно, я прав! Вам еще не раз предстоит убедиться в том, насколько. Я сделаю из вас идеального аккомпаниатора. Вы будете чувствовать меня как никого! – он говорил так, будто обещал ей исполнение всех ее желаний и счастье, о котором можно только мечтать. Ракель ужаснулась про себя такой перспективе, но только снова потерянно улыбнулась в ответ. Гейдрих затянулся почти догоревшей сигаретой, затушил ее в пепельнице и продолжил уже спокойно и серьезно: - Но вы мне не ответили.
- На что?
- На вопрос, конечно, - хищно улыбнулся он.
- На какой? – Ракель, все еще боровшаяся со страхом и удивлением, вызванными внезапно открытыми перед ней Гейдрихом перспективами, окончательно перестала понимать, чего он хочет от нее. Тут же она испугалась, что сейчас он снова будет злиться, и беспомощно попыталась пояснить: - Простите, я потеряла нить беседы… - но мужчина не собирался ей помогать, вместо этого он, наклонившись, взял ее за руки и заставил смотреть на себя. От прикосновения Ракель вздрогнула: оно не было неприятным физически, пальцы у Гейдриха были очень горячими и приятно уверенными, но все равно хотелось тут же прервать его.
- На самый первый.
Мысли в голове заметались, путаясь и теряя какую бы то ни было стройность, девушка вздохнула.
- Что бы я порекомендовала вам играть? – она нервно облизнула губы. - Мне все равно сложно об этом говорить сейчас... Я не знаю... Концерт ми-минор Мендельсона, - назвала она одно из самых популярных в музыкальных кругах произведений для скрипки. Придумать что-то банальнее было сложно, и если Гейдрих действительно был знаком с миром музыки, он должен был это знать. Услышав ее ответ, он приподнял бровь.
- А почему?
- Это классика. Я не знаю ваших предпочтений, вашей манеры игры... – Ракель начала думать о музыке и тут же почувствовала себя увереннее и спокойнее, она твердо знала, что в этом ориентируется и разбирается лучше Гейдриха. - Поэтому я могу ориентироваться только на академические стандарты. Это сложное и красивое произведение. Традиционное, если хотите.
- Вам оно нравится? – вопрос прозвучал отрывисто и очень безразлично.
- Это не самое мое любимое произведение, - призналась Ракель, всегда считавшая Мендельсона слишком уж светским.
- Оно подходит мне?
Девушка тяжело вздохнула. Ну, чего он от нее хочет? Это почти как шить платье, не зная мерок, или описывать место, в котором никогда не был. Она сказала бы, что Гейдрих вообще не способен ку музыке и не может ее понимать, история с концертом выглядела блажью высокопоставленного военного, почему-то решившего, что любовь к искусству будет хорошо смотреться в его личном деле.
- Я же сказала, что не могу вам на это… - начала она, раздражаясь, что такую очевидную вещь приходится повторять уже который раз, но Гейдрих резко перебил ее.
- Посмотрите на меня. Этого вполне достаточно. Подходит? Да или нет?
- Наверное, для вас это слишком банально, - недовольно бросила Ракель в ответ.
- А что не банально?
- Равель, - наобум назвала она самого, на ее взгляд, странного композитора. – Григ, - в голове вдруг зазвучала музыка, а лицо Гейдриха на короткую секунду показалось девушке красивым, одухотворенным, но при этом все равно пугающим. Вспомнились скандинавские легенды о горном царстве. - Что-то из восточноевропейской музыки, хотя я не уверена, что вам она нравится, - напевный и тревожный Григ сменился чардашем. - Что-то стихийное или очень технически сложное.
- Уже лучше, - как преподаватель на экзамене одобрительно кивнул Гейдрих. – Я не прошу вас делать ничего, что для вас невозможно, - он несильно встряхнул ее, как будто хотел разбудить, но не причинить дискомфорт. - Прекратите бояться и почувствуйте. Если бы вас просили охарактеризовать меня одним произведением, и от этого зависела бы ваша жизнь - а вполне возможно, так оно есть, - он коротко рассмеялся, - что бы это было? Ну?
Ракель смотрела на него, слушая эхо музыки в своей голове, и молчала, а потом ответ пришел к ней сам. Она даже улыбнулась, настолько очевидно и просто это было.
- Четвертая симфония Чайковского. Первая часть. Тема рока.
Вместо ответа Гейдрих наклонился и поцеловал ее, музыка исчезла, иллюзия растаяла, Ракель испуганно отшатнулась.
- Не надо так делать!
Он встал со стола так резко, что чашка кофе упала на пол и разбилась, наклонился к ней, встав рядом с ее стулом и положив руку на спинку, спросил ледяным и убийственно спокойным тоном:
- А то что?
Ракель смотрела, как по ковру расплывается темное пятно от пролившегося кофе, и мир вокруг нее, еще секунду назад наполненный музыкой, снова наполнялся ужасом и стоящей за ним бессмысленной пустотой.
- Извините, - прошептала она, опомнившись и ненавидя его за то, что он не дал ей сохранить эту иллюзию красоты и понимания.
Гейдрих расхохотался, как будто бы услышал отличную шутку, он смеялся долго, потом, подтянув к себе соседний стул, сел рядом с ней, так близко, что их колени соприкасались, машинально, даже не глядя, взял ее за руку, заговорил светским, ироничным тоном:
- Вы думаете, я сумасшедший. Может быть, вы и правы, - Ракель торопливо помотала головой, готовясь возразить, но он оборвал ее: - Не лгите мне. Вам не идет. В отношениях партнеров - и друзей – нет места лжи и недоговоренностям, - последняя фраза прозвучало неуместно и неискренне, как будто он процитировал какой-то учебник, Ракель поморщилась. Гейдрих тем временем снова встал, обошел стол, достал из ящика папку и, вынув оттуда ноты, протянул их девушке.
- А играть мы будем вот что.
Она, не поднимая на него глаз, взяла три стопки переплетенных листов, открыла партитуру верхнего произведения, улыбнулась, увидев фамилию Шопена, автоматически запомнила опус и номер прелюдии, стала смотреть в нотный текст, перелистнула страницу, начала наигрывать партию фортепиано пальцами правой руки у себя на колене, тихо мурлыкать ее себе под нос. Она знала и видела боковым зрением, что Гейдрих все это время наблюдает за ней. Он закурил еще одну сигарету, протянул свободную руку, коснулся ее виска и пряди волос, Ракель никак не отреагировала на это, только вздрогнули пальцы, повторявшая в этот момент очередной пассаж, на который она смотрела в нотах. Он убрал руку. В следующую секунду она повернулась к нему и чуть было не спросила «А это не слишком сложно для вас?», но к счастью, успела вовремя остановить себя, грустно улыбнулась и вернулась к изучению нот.
- Да. Хорошо, - наконец, произнесла она, закрывая партитуры и складывая их у себя на коленях.
- И это все?
- Вам интересно мое мнение? У вас есть пластинки с этими произведениями? – работать над музыкой с прослушивания произведений начинали не все, но Ракель была избалована этой возможностью со школы, герр Мельжинский всегда играл ей ее программу, прежде чем усадить девочку за инструмент.
Гейдрих, не говоря ни слова, подошел к стоящему на подставке в другой части кабинета граммофону и поставил прелюдию Шопена. После нескольких секунд приятного и успокаивающего треска иглы по поверхности пластинки заиграла музыка. Ракель смотрела в ноты, подняла взгляд на Гейдриха – он стоял возле граммофона и слушал, прикрыв глаза. Девушка снова бросила взгляд на ноты, а потом последовала его примеру. Время, место, весь предыдущий диалог, его присутствие – все это не давало ей погрузиться в музыку и не думать ни о чем другом, произведение почему-то казалось слишком напряженным. То, что Гейдрих уже не у граммофона, а стоит у нее за спиной, она поняла, только когда на моменте кульминации, он прошептал ей в самое ухо:
- Чувствуете? – и провел руками по ее животу. Ракель кивнула, но как только мелодия пошла на спад, вздрогнула, теряя связь с музыкой, обернулась к мужчине, посмотрела почти обиженно. Он уже отстранился от нее, снова сел на стол и заговорил. Позже Ракель никогда не удавалось вспомнить, что именно говорил Гейдрих о том или ином музыкальном произведении. Она помнила, что в тот первый раз с изумлением подумала: «Он как будто повторяет мои мысли». Пластинка продолжала играть, а Гейдрих рассказывал то ли ей, то ли уже кому-то невидимому о том, что звучит в этой музыке и что можно увидеть и почувствовать, если слушать ее правильно.
Щелкнула, натыкаясь на кружок бумаги с названием произведения граммофонная игла, все затихло. Ракель с восторгом смотрела на мгновенно преобразившегося в ее глазах мужчину, он странно улыбнулся и снова поцеловал ее.
- Пожалуйста… - у нее даже не было сил на то, чтобы произнести просьбу целиком. Волшебство снова разрушилось, и от этого невыносимо хотелось плакать.
- Что "пожалуйста"? – серьезно переспросил он, наклонившись к ней гораздо ближе, чем она могла выдержать, и пристально глядя прямо в глаза. Ракель опустила ресницы.
- Неважно.
- Важно, радость моя, очень важно! – он чуть отстранился, взял ее за подбородок. Девушка поморщилась от того, что он задел пальцами тщательно запудренный синяк, она не знала, случайно или намеренно. Было холодно и невыносимо пусто.
- Все в порядке, правда.
- Вы играете в шахматы, Рейчел? – с тенью недовольства в голосе поинтересовался Гейдрих и продолжил, не давая ей ответить: - Так вот и не нарушайте правил. Вы взялись за фигуру – вы попросили меня о чем-то. Я хочу знать, о чем.
- Я не играю в шахматы, - как будто это имело какое-то значение! – Я просила вас не целовать меня.
- А почему вы об этом попросили? – в глазах мужчины вспыхнул интерес. Она не ожидала такого вопроса, ответ был слишком очевиден – с одной стороны, и слишком сложен с другой. Он был неприятен ей. Он делал так и снова не давал ей очароваться чем-то, что ей почти удавалось увидеть.
- Я… мне… - Ракель попыталась начать, запнулась, поняв, что не сможет довести до конца ни одну мысль, и выпалила, вскидывая голову и глядя прямо на Гейдриха: - Я не хочу, чтобы вы так делали.
Он укоризненно прицокнул языком.
- Это не ответ. Почему вы этого не хотите?
- Это подразумевает определенные... отношения, - Ракель безнадежно пыталась спастись в формальных ответах.
- А между нами, стало быть, отношений нет? – Гейдрих улыбался пугающе азартно, и девушка почувствовала себя загоняемым зверьком на псовой охоте.
- Они… другие, - за этот разговор она почти поверила, что он действительно хочет чего-то нормального от их взаимодействия и все еще надеялась, что Гейдрих прекратит эту игру. Ракель посмотрела на него с надеждой.
- И какие же?
«Он слишком много мне показа», - внезапно подумала она, встречаясь глазами с жестким и злым смеющимся взглядом. – И теперь он будет злиться только больше». Она испугалась по-настоящему, судорожно сглотнула и вместо того, чтобы ответить спокойно, почти выкрикнула:
- Я не знаю! Перестаньте надо мной издеваться!
Он только рассмеялся.
- И в мыслях не было. Я просто хочу знать, что, по-вашему, происходит.
- Что-то очень плохое, - он засмеялся снова, запрокинув голову, совершенно безумно, и смеялся так долго. – Вам смешно? – дрожащим голосом спросила Ракель.
- А вам нет? – Гейдрих посмотрел на нее с любопытством, двумя пальцами коснулся уголка губ так, чтобы замершая там слезинка сбежала вниз по щеке. Ракель тихонько всхлипнула.
- Мне нет. Совсем.
- А что, как вы думаете, я хочу с вами сделать? – игривым тоном поинтересовался он. Девушка прикрыла глаза, стало очень душно и начала болеть голова, как будто в левый висок кто-то медленно втыкал острую иглу.
- Я предпочитаю об этом не думать.
- Вы опять уходите от ответа.
- Пожалуйста, хватит! – она посмотрела на мужчину умоляюще и снова увидела то же выражение глаз, что было у него накануне в ресторане.
- Мне кажется, я неправильно с вами обращаюсь, - возмущенно начал выговаривать ей он, разводя руками, будто жалуясь на проблемы с непослушным ребенком. - Я с вами предельно корректен и вежлив. Я вас не бью, не пытаю… Да я вас пальцем не тронул! – голос поднялся почти до крика, Ракель сжалась, предчувствуя что-то ужасно. - Но вам, видимо, нужно другое, - он огляделся, словно ища что-то, потом, сжав плечо Ракель, даже не заставил встать, а почти поднял ее со стула. – Вы этого от меня хотите? – за вопросом последовал несильный удар по лицу, Ракель мгновенно задохнулась, горло будто сдавило удавкой. – Это то, что вам нужно? – Гейдрих ударил снова, уже сильнее, она со всхлипом втянула воздух, пытаясь отвернуться, как-то закрыться свободным плечом. – Так я должен поступать, чтобы соответствовать вашим ожиданием? – она услышала его крик где-то вдалеке, полетела на пол, больно ударилась локтем, воздуха все еще не хватало, а пронзительная боль в виске усиливалась, каждое слово Гейдриха вызывало новую ее вспышку. Оцепенение спало, и Ракель замотала головой, повторяя:
- Нет-нет-нет…
Гейдрих зло рассмеялся где-то над ней и медленно, почти аккуратно наступил сапогом ей на пальцы, девушка всхлипнула и попыталась выдернуть руку, прижала ее к груди, баюкая, как только давление исчезло.
- Нет, это вам следует вести себя иначе! – он наклонился к Ракель и проорал ей в лицо: - Перестань меня злить, тварь!
От продолжения этой сцены девушку спас стук в дверь. Она не услышала его, увидела только, что Гейдрих резко выпрямился, откидывая со лба челку, упер руки в поясницу и резко произнес:
- Войдите!
- Хайль Гитлер! – Ракель не смотрела на вошедшего мужчину и надеялась, что он не смотрит на нее. – Вас срочно вызывают, обергруппенфюрер… - какие-то громкие имена, важные новости, - она различала одно слово из десяти и не могла, да и не старалась связать их вместе.
Гейдрих вышел следом за офицером, не сказав ей ни слова, как будто ее вообще не было в кабинете. Через минуту Ракель встала с пола, аккуратно поправила прическу, вернула на плечи упавший на пол палантин, села за столик, налила в уцелевшую чашку холодного кофе. Привычные действия успокаивали – в детстве Марта всегда говорила ей, что лучшее средство от тоски и печали – это заняться каким-нибудь делом. Девушка сделала глоток кофе, потом подошла к письменному столу, собрала с пола осколки разбившейся чашки, выбросила их в мусорную корзину. Пальцы неприятно ныли, но, судя по ощущениям, даже синяков не должно было остаться. Ракель помассировала руку, подвигала каждым пальцем в отдельности, сжала их в кулак. Да, все должно быть в порядке.
Наверное, нужно было возвращаться домой, но она не решалась выйти из кабинета. Что если Гейдрих рассчитывает застать ее здесь, когда вернется? Она не хотела продолжать общение с ним, но еще меньше хотела его злить. Мучительную дилемму за нее решил появившийся в кабинете Эрих, знакомый ей со вчерашнего дня.
- Добрый день, фройляйн! – улыбнулся ей он. – Герр Гейдрих сейчас занят, он просил проводить вас до автомобиля.
- Очень кстати, - бесцветным голосом ответила Ракель. Они вышли в приемную, Эрих помог ей надеть пальто, поддерживая под локоть, провел по лестнице на первый этаж, светским тоном рассказывая что-то об оформлении дворца и его истории, пропустил вперед, придержав тяжелую входную дверь, предупредительно распахнул дверцу ожидающего у крыльца автомобиля. – Завтра в то же время.
Она подняла на него полные ужаса глаза, мило улыбнулась и тихо произнесла:
- Да, конечно. Спасибо.
- Счастливо, фройляйн! – Эрих захлопнул дверцу, махнул на прощание рукой и автомобиль плавно тронулся с места.
- Вы хотели поговорить о концертной программе…
- Вы совершенно правы! – также радостно подтвердил ее слова Гейдрих, и снова воцарилось молчание. Девушка прикусила губу.
- И чтобы вы хотели играть? – снова заговорила она, чтобы хоть как-то избавиться от чувства неловкости. Мужчина еще шире улыбнулся так, будто она и ее слова забавляли его.
- А что бы вы мне порекомендовали?
- Я же даже никогда не слышала, как вы играете! – совершенно искренне удивилась девушка раньше даже, чему успела подумать, как он воспримет такую реакцию. Гейдрих не рассердился.
- Услышите, душа моя, еще услышите! – пообещал он, отклонившись назад, нажал кнопку на каком-то аппарате и деловым тоном сообщил в зашуршавший динамик: - Кофе, сливки, булочки с кремом, - он снова повернулся к Ракель, посмотрел насмешливо. – Так и будете стоять в дверях? Или рискнете подойти поближе? – она только сейчас осознала, что все время их недолгого разговора так и стояла у двери. В кабинете кроме письменного стола был еще диван и пара кресел, но они находились слишком далеко от сидящего на столе обергруппенфюрера и сесть туда вряд ли было бы вежливо. Девушка нехотя подошла ближе, села на край одного из стульев, выстроившихся в ряд напротив рабочего места начальника РСХА – их все еще разделяли два стула, и это было приятно, но Гейдрих покачал головой. – Не выйдет. Еще ближе, - улыбнулся он и похлопал ладонью по спинке ближайшего стула. Ракель подумала, что вся ее игра в попытки отказаться как можно дальше и говорить как можно формальнее выглядит очень наивно и глупо. Она послушно пересела, вопросительно посмотрела на Гейдриха снизу вверх – и тут же пожалела об этом: смотреть на него прямо было слишком сложно, как будто бы она сразу отказывалась от любых попыток защититься. На ее счастье у нее за спиной открылась дверь, девушка обернулась на звук, незнакомый ей молодой человек в черной форме принес поднос с металлическим кофейником, парой чашек и тарелкой с булочками, не глядя на своего начальник и его гостью и стараясь быть как можно тише, поставил поднос на столик перед диваном и также бесшумно вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Когда Ракель снова обернулась к Гейдриху, он смотрел не на нее, а куда-то в стену.
- Для того, чтобы притаскивать горячую выпечку, он завели курьера на велосипеде, благо, кондитерская совсем рядом... – непонятно к чему задумчиво произнес он, поднялся на ноги, подошел к столику с подносом, налил кофе, добавил сливки, положил сахар и передал чашку Ракель.
- Спасибо, - мягко улыбаясь, поблагодарила она его. Гейдрих не ответил, налил кофе себе, выпил залпом, со стуком вернул чашку обратно на поднос, взял булочку и снова сел на стол рядом с Ракель.
- Итак, - вернулся он к прерванной беседе. – Играю я, мягко говоря, хорошо. Вы ведь не считаете, что для музыканта скромность – это добродетель, дорогуша? – это прозвучало как шпилька в ее адрес. Ракель излишней скромностью в отношении своих музыкальных талантов не страдала никогда, и замечание Гейдриха ее удивило: такое ей мог бы сказать кто-то, кто хорошо знает ее.
- Мастерство и скромность мало взаимосвязаны, - нейтральным тоном отозвалась она, стараясь не показывать своего удивления.
- Ошибаетесь! Очень даже связаны, - возразил мужчина.
- Вы считаете?
- Стал бы я говорить что-то, если бы так не думал, - насмешливо упрекнул он ее. - Вы плохо меня знаете, фройляйн, я терпеть не могу кокетства, недомолвок. Предпочитаю прямоту, - в голосе Гейдриха звучал смех, как будто то, что он говорил, было забавной шуткой, но Ракель не понимала, над чем он смеется. Все время казалось, что над ее растерянностью.
- Я буду иметь ввиду, - ответила она, ощущая нарастающую тревогу.
- Обязательно, - он откусил кусок булочки и резким жестом забросил ее в стоящую у стола мусорную корзину. – А еще я не терплю холодный кофе. Пейте-пейте, - он взглядом указал на чашку, которую она все еще держала в руках, не прикоснувшись к напитку ни разу. Ракель поднесла чашку к губам, сделала маленький глоток – для нее кофе был еще слишком горячим. – Вы не против, если я закурю?
- Нет, конечно, не против, - но мужчина достал портсигар и прикурил сигарету раньше, чем прозвучал ее ответ. Ракель поморщилась от неприятного и очень резкого запаха дыма, Гейдрих, заметив это, отодвинул руку, в которой держал сигарету дальше от нее. Девушку удивила такая внимательность, но мужчина снова не дал ей возможности задуматься. Он наклонился к ней, упираясь руками в свои колени и заговорщическим тоном тихо произнес:
- Понимаете, фройляйн, чтобы играть вместе, нам надо стать хорошими друзьями. Ведь невозможно творить вместе с тем, кого не понимаешь и кого не любишь, - в его голосе звучал вопрос, требующий ответа, но сказанное настолько напугало Ракель, что несколько секунд она просто пыталась снова собраться с мыслями и осознать, о чем идет речь. Ей не хотелось говорить о дружбе и уж тем более о любви, правда заключалась в том, что она меньше всего на свете хотела играть с Гейдрихом.
- Я давно никому не аккомпанировала, - произнесла Ракель, наконец, пытаясь вернуть разговору формальный тон. - Последний раз - на выпускных экзаменах в школе, - но мужчина ее попытку не заметил или не принял, только посмотрел вопросительно, словно не понимая, что она имеет ввиду.
- Наверное, вы правы, - после еще одной долгой паузы сказала девушка. Похоже, это был правильный ответ, потому что Гейдрих радостно воскликнул:
- Конечно, я прав! Вам еще не раз предстоит убедиться в том, насколько. Я сделаю из вас идеального аккомпаниатора. Вы будете чувствовать меня как никого! – он говорил так, будто обещал ей исполнение всех ее желаний и счастье, о котором можно только мечтать. Ракель ужаснулась про себя такой перспективе, но только снова потерянно улыбнулась в ответ. Гейдрих затянулся почти догоревшей сигаретой, затушил ее в пепельнице и продолжил уже спокойно и серьезно: - Но вы мне не ответили.
- На что?
- На вопрос, конечно, - хищно улыбнулся он.
- На какой? – Ракель, все еще боровшаяся со страхом и удивлением, вызванными внезапно открытыми перед ней Гейдрихом перспективами, окончательно перестала понимать, чего он хочет от нее. Тут же она испугалась, что сейчас он снова будет злиться, и беспомощно попыталась пояснить: - Простите, я потеряла нить беседы… - но мужчина не собирался ей помогать, вместо этого он, наклонившись, взял ее за руки и заставил смотреть на себя. От прикосновения Ракель вздрогнула: оно не было неприятным физически, пальцы у Гейдриха были очень горячими и приятно уверенными, но все равно хотелось тут же прервать его.
- На самый первый.
Мысли в голове заметались, путаясь и теряя какую бы то ни было стройность, девушка вздохнула.
- Что бы я порекомендовала вам играть? – она нервно облизнула губы. - Мне все равно сложно об этом говорить сейчас... Я не знаю... Концерт ми-минор Мендельсона, - назвала она одно из самых популярных в музыкальных кругах произведений для скрипки. Придумать что-то банальнее было сложно, и если Гейдрих действительно был знаком с миром музыки, он должен был это знать. Услышав ее ответ, он приподнял бровь.
- А почему?
- Это классика. Я не знаю ваших предпочтений, вашей манеры игры... – Ракель начала думать о музыке и тут же почувствовала себя увереннее и спокойнее, она твердо знала, что в этом ориентируется и разбирается лучше Гейдриха. - Поэтому я могу ориентироваться только на академические стандарты. Это сложное и красивое произведение. Традиционное, если хотите.
- Вам оно нравится? – вопрос прозвучал отрывисто и очень безразлично.
- Это не самое мое любимое произведение, - призналась Ракель, всегда считавшая Мендельсона слишком уж светским.
- Оно подходит мне?
Девушка тяжело вздохнула. Ну, чего он от нее хочет? Это почти как шить платье, не зная мерок, или описывать место, в котором никогда не был. Она сказала бы, что Гейдрих вообще не способен ку музыке и не может ее понимать, история с концертом выглядела блажью высокопоставленного военного, почему-то решившего, что любовь к искусству будет хорошо смотреться в его личном деле.
- Я же сказала, что не могу вам на это… - начала она, раздражаясь, что такую очевидную вещь приходится повторять уже который раз, но Гейдрих резко перебил ее.
- Посмотрите на меня. Этого вполне достаточно. Подходит? Да или нет?
- Наверное, для вас это слишком банально, - недовольно бросила Ракель в ответ.
- А что не банально?
- Равель, - наобум назвала она самого, на ее взгляд, странного композитора. – Григ, - в голове вдруг зазвучала музыка, а лицо Гейдриха на короткую секунду показалось девушке красивым, одухотворенным, но при этом все равно пугающим. Вспомнились скандинавские легенды о горном царстве. - Что-то из восточноевропейской музыки, хотя я не уверена, что вам она нравится, - напевный и тревожный Григ сменился чардашем. - Что-то стихийное или очень технически сложное.
- Уже лучше, - как преподаватель на экзамене одобрительно кивнул Гейдрих. – Я не прошу вас делать ничего, что для вас невозможно, - он несильно встряхнул ее, как будто хотел разбудить, но не причинить дискомфорт. - Прекратите бояться и почувствуйте. Если бы вас просили охарактеризовать меня одним произведением, и от этого зависела бы ваша жизнь - а вполне возможно, так оно есть, - он коротко рассмеялся, - что бы это было? Ну?
Ракель смотрела на него, слушая эхо музыки в своей голове, и молчала, а потом ответ пришел к ней сам. Она даже улыбнулась, настолько очевидно и просто это было.
- Четвертая симфония Чайковского. Первая часть. Тема рока.
Вместо ответа Гейдрих наклонился и поцеловал ее, музыка исчезла, иллюзия растаяла, Ракель испуганно отшатнулась.
- Не надо так делать!
Он встал со стола так резко, что чашка кофе упала на пол и разбилась, наклонился к ней, встав рядом с ее стулом и положив руку на спинку, спросил ледяным и убийственно спокойным тоном:
- А то что?
Ракель смотрела, как по ковру расплывается темное пятно от пролившегося кофе, и мир вокруг нее, еще секунду назад наполненный музыкой, снова наполнялся ужасом и стоящей за ним бессмысленной пустотой.
- Извините, - прошептала она, опомнившись и ненавидя его за то, что он не дал ей сохранить эту иллюзию красоты и понимания.
Гейдрих расхохотался, как будто бы услышал отличную шутку, он смеялся долго, потом, подтянув к себе соседний стул, сел рядом с ней, так близко, что их колени соприкасались, машинально, даже не глядя, взял ее за руку, заговорил светским, ироничным тоном:
- Вы думаете, я сумасшедший. Может быть, вы и правы, - Ракель торопливо помотала головой, готовясь возразить, но он оборвал ее: - Не лгите мне. Вам не идет. В отношениях партнеров - и друзей – нет места лжи и недоговоренностям, - последняя фраза прозвучало неуместно и неискренне, как будто он процитировал какой-то учебник, Ракель поморщилась. Гейдрих тем временем снова встал, обошел стол, достал из ящика папку и, вынув оттуда ноты, протянул их девушке.
- А играть мы будем вот что.
Она, не поднимая на него глаз, взяла три стопки переплетенных листов, открыла партитуру верхнего произведения, улыбнулась, увидев фамилию Шопена, автоматически запомнила опус и номер прелюдии, стала смотреть в нотный текст, перелистнула страницу, начала наигрывать партию фортепиано пальцами правой руки у себя на колене, тихо мурлыкать ее себе под нос. Она знала и видела боковым зрением, что Гейдрих все это время наблюдает за ней. Он закурил еще одну сигарету, протянул свободную руку, коснулся ее виска и пряди волос, Ракель никак не отреагировала на это, только вздрогнули пальцы, повторявшая в этот момент очередной пассаж, на который она смотрела в нотах. Он убрал руку. В следующую секунду она повернулась к нему и чуть было не спросила «А это не слишком сложно для вас?», но к счастью, успела вовремя остановить себя, грустно улыбнулась и вернулась к изучению нот.
- Да. Хорошо, - наконец, произнесла она, закрывая партитуры и складывая их у себя на коленях.
- И это все?
- Вам интересно мое мнение? У вас есть пластинки с этими произведениями? – работать над музыкой с прослушивания произведений начинали не все, но Ракель была избалована этой возможностью со школы, герр Мельжинский всегда играл ей ее программу, прежде чем усадить девочку за инструмент.
Гейдрих, не говоря ни слова, подошел к стоящему на подставке в другой части кабинета граммофону и поставил прелюдию Шопена. После нескольких секунд приятного и успокаивающего треска иглы по поверхности пластинки заиграла музыка. Ракель смотрела в ноты, подняла взгляд на Гейдриха – он стоял возле граммофона и слушал, прикрыв глаза. Девушка снова бросила взгляд на ноты, а потом последовала его примеру. Время, место, весь предыдущий диалог, его присутствие – все это не давало ей погрузиться в музыку и не думать ни о чем другом, произведение почему-то казалось слишком напряженным. То, что Гейдрих уже не у граммофона, а стоит у нее за спиной, она поняла, только когда на моменте кульминации, он прошептал ей в самое ухо:
- Чувствуете? – и провел руками по ее животу. Ракель кивнула, но как только мелодия пошла на спад, вздрогнула, теряя связь с музыкой, обернулась к мужчине, посмотрела почти обиженно. Он уже отстранился от нее, снова сел на стол и заговорил. Позже Ракель никогда не удавалось вспомнить, что именно говорил Гейдрих о том или ином музыкальном произведении. Она помнила, что в тот первый раз с изумлением подумала: «Он как будто повторяет мои мысли». Пластинка продолжала играть, а Гейдрих рассказывал то ли ей, то ли уже кому-то невидимому о том, что звучит в этой музыке и что можно увидеть и почувствовать, если слушать ее правильно.
Щелкнула, натыкаясь на кружок бумаги с названием произведения граммофонная игла, все затихло. Ракель с восторгом смотрела на мгновенно преобразившегося в ее глазах мужчину, он странно улыбнулся и снова поцеловал ее.
- Пожалуйста… - у нее даже не было сил на то, чтобы произнести просьбу целиком. Волшебство снова разрушилось, и от этого невыносимо хотелось плакать.
- Что "пожалуйста"? – серьезно переспросил он, наклонившись к ней гораздо ближе, чем она могла выдержать, и пристально глядя прямо в глаза. Ракель опустила ресницы.
- Неважно.
- Важно, радость моя, очень важно! – он чуть отстранился, взял ее за подбородок. Девушка поморщилась от того, что он задел пальцами тщательно запудренный синяк, она не знала, случайно или намеренно. Было холодно и невыносимо пусто.
- Все в порядке, правда.
- Вы играете в шахматы, Рейчел? – с тенью недовольства в голосе поинтересовался Гейдрих и продолжил, не давая ей ответить: - Так вот и не нарушайте правил. Вы взялись за фигуру – вы попросили меня о чем-то. Я хочу знать, о чем.
- Я не играю в шахматы, - как будто это имело какое-то значение! – Я просила вас не целовать меня.
- А почему вы об этом попросили? – в глазах мужчины вспыхнул интерес. Она не ожидала такого вопроса, ответ был слишком очевиден – с одной стороны, и слишком сложен с другой. Он был неприятен ей. Он делал так и снова не давал ей очароваться чем-то, что ей почти удавалось увидеть.
- Я… мне… - Ракель попыталась начать, запнулась, поняв, что не сможет довести до конца ни одну мысль, и выпалила, вскидывая голову и глядя прямо на Гейдриха: - Я не хочу, чтобы вы так делали.
Он укоризненно прицокнул языком.
- Это не ответ. Почему вы этого не хотите?
- Это подразумевает определенные... отношения, - Ракель безнадежно пыталась спастись в формальных ответах.
- А между нами, стало быть, отношений нет? – Гейдрих улыбался пугающе азартно, и девушка почувствовала себя загоняемым зверьком на псовой охоте.
- Они… другие, - за этот разговор она почти поверила, что он действительно хочет чего-то нормального от их взаимодействия и все еще надеялась, что Гейдрих прекратит эту игру. Ракель посмотрела на него с надеждой.
- И какие же?
«Он слишком много мне показа», - внезапно подумала она, встречаясь глазами с жестким и злым смеющимся взглядом. – И теперь он будет злиться только больше». Она испугалась по-настоящему, судорожно сглотнула и вместо того, чтобы ответить спокойно, почти выкрикнула:
- Я не знаю! Перестаньте надо мной издеваться!
Он только рассмеялся.
- И в мыслях не было. Я просто хочу знать, что, по-вашему, происходит.
- Что-то очень плохое, - он засмеялся снова, запрокинув голову, совершенно безумно, и смеялся так долго. – Вам смешно? – дрожащим голосом спросила Ракель.
- А вам нет? – Гейдрих посмотрел на нее с любопытством, двумя пальцами коснулся уголка губ так, чтобы замершая там слезинка сбежала вниз по щеке. Ракель тихонько всхлипнула.
- Мне нет. Совсем.
- А что, как вы думаете, я хочу с вами сделать? – игривым тоном поинтересовался он. Девушка прикрыла глаза, стало очень душно и начала болеть голова, как будто в левый висок кто-то медленно втыкал острую иглу.
- Я предпочитаю об этом не думать.
- Вы опять уходите от ответа.
- Пожалуйста, хватит! – она посмотрела на мужчину умоляюще и снова увидела то же выражение глаз, что было у него накануне в ресторане.
- Мне кажется, я неправильно с вами обращаюсь, - возмущенно начал выговаривать ей он, разводя руками, будто жалуясь на проблемы с непослушным ребенком. - Я с вами предельно корректен и вежлив. Я вас не бью, не пытаю… Да я вас пальцем не тронул! – голос поднялся почти до крика, Ракель сжалась, предчувствуя что-то ужасно. - Но вам, видимо, нужно другое, - он огляделся, словно ища что-то, потом, сжав плечо Ракель, даже не заставил встать, а почти поднял ее со стула. – Вы этого от меня хотите? – за вопросом последовал несильный удар по лицу, Ракель мгновенно задохнулась, горло будто сдавило удавкой. – Это то, что вам нужно? – Гейдрих ударил снова, уже сильнее, она со всхлипом втянула воздух, пытаясь отвернуться, как-то закрыться свободным плечом. – Так я должен поступать, чтобы соответствовать вашим ожиданием? – она услышала его крик где-то вдалеке, полетела на пол, больно ударилась локтем, воздуха все еще не хватало, а пронзительная боль в виске усиливалась, каждое слово Гейдриха вызывало новую ее вспышку. Оцепенение спало, и Ракель замотала головой, повторяя:
- Нет-нет-нет…
Гейдрих зло рассмеялся где-то над ней и медленно, почти аккуратно наступил сапогом ей на пальцы, девушка всхлипнула и попыталась выдернуть руку, прижала ее к груди, баюкая, как только давление исчезло.
- Нет, это вам следует вести себя иначе! – он наклонился к Ракель и проорал ей в лицо: - Перестань меня злить, тварь!
От продолжения этой сцены девушку спас стук в дверь. Она не услышала его, увидела только, что Гейдрих резко выпрямился, откидывая со лба челку, упер руки в поясницу и резко произнес:
- Войдите!
- Хайль Гитлер! – Ракель не смотрела на вошедшего мужчину и надеялась, что он не смотрит на нее. – Вас срочно вызывают, обергруппенфюрер… - какие-то громкие имена, важные новости, - она различала одно слово из десяти и не могла, да и не старалась связать их вместе.
Гейдрих вышел следом за офицером, не сказав ей ни слова, как будто ее вообще не было в кабинете. Через минуту Ракель встала с пола, аккуратно поправила прическу, вернула на плечи упавший на пол палантин, села за столик, налила в уцелевшую чашку холодного кофе. Привычные действия успокаивали – в детстве Марта всегда говорила ей, что лучшее средство от тоски и печали – это заняться каким-нибудь делом. Девушка сделала глоток кофе, потом подошла к письменному столу, собрала с пола осколки разбившейся чашки, выбросила их в мусорную корзину. Пальцы неприятно ныли, но, судя по ощущениям, даже синяков не должно было остаться. Ракель помассировала руку, подвигала каждым пальцем в отдельности, сжала их в кулак. Да, все должно быть в порядке.
Наверное, нужно было возвращаться домой, но она не решалась выйти из кабинета. Что если Гейдрих рассчитывает застать ее здесь, когда вернется? Она не хотела продолжать общение с ним, но еще меньше хотела его злить. Мучительную дилемму за нее решил появившийся в кабинете Эрих, знакомый ей со вчерашнего дня.
- Добрый день, фройляйн! – улыбнулся ей он. – Герр Гейдрих сейчас занят, он просил проводить вас до автомобиля.
- Очень кстати, - бесцветным голосом ответила Ракель. Они вышли в приемную, Эрих помог ей надеть пальто, поддерживая под локоть, провел по лестнице на первый этаж, светским тоном рассказывая что-то об оформлении дворца и его истории, пропустил вперед, придержав тяжелую входную дверь, предупредительно распахнул дверцу ожидающего у крыльца автомобиля. – Завтра в то же время.
Она подняла на него полные ужаса глаза, мило улыбнулась и тихо произнесла:
- Да, конечно. Спасибо.
- Счастливо, фройляйн! – Эрих захлопнул дверцу, махнул на прощание рукой и автомобиль плавно тронулся с места.
@темы: тексты
- Четвертая симфония Чайковского. Первая часть. Тема рока.
Вместо ответа Гейдрих наклонился и поцеловал ее, музыка исчезла, иллюзия растаяла, Ракель испуганно отшатнулась.
Любимый момент, наверное. Перелом.