раненые русские разведчикиГолоса, звон бокалов, смех. Вайс стоял, выпрямившись, как положено офицеру Абвера, и улыбался пустой уставной улыбкой, не выражавшей ничего. Вот подошел Дитрих, уже слегка навеселе, раскрасневшийся, улыбающийся; панибратски хлопнул Иоганна по плечу и начал - уже в третий раз за последние два дня - излагать свой гениальный план по созданию очередного идеального засланца-диверсанта. С каждым разом (и с каждой рюмкой) история обрастала все новыми подробностями и грозила принести капитану теперь не только повышение, но и награды, и личную благодарностью фюрера. Вайс привычно выразил восхищение планами начальства и с тревогой отметил, что не смог бы сейчас точно воспроизвести ход беседы. Нужно было как можно скорее уйти из расцвеченного бликами хрустальной люстры зала, но ни этикет, ни устав не находили такому бегству оправданий, и Вайс продолжал улыбаться, с каждой секундой все сильнее сжимая зубы и впиваясь ногтями в ладони.
- Иоганн! - Генрих был на удивление трезв и весел, новая роль борца с гитлеровским режимом шла молодому Шварцкопфу на пользу. На следующей неделе его ждали в Берлине, а пока он наслаждался последними днями свободы и смешной по столичным меркам провинциальной роскошью. - Как хорошо, что ты здесь! Я думал, мне придется весь вечер смотреть на постные рожи местного дворянства и абверовских чинов!
- Здравствуй, Генрих, - казаться искренним в разговоре с другом было куда труднее, чем изображать заинтересованность в болтовне Дитриха. Генрих, конечно же, почувствовал фальшь в голосе Иоганна и нахмурился.
- Что-то случилось?
- Все отлично.
- Врешь. Вижу же, что врешь!
Можно ведь попросить Генриха увести его отсюда, придумать какой-нибудь предлог... Он - гауптштурмфюрер СС и племянник Вилли Шварцкопфа, ему можно все, его не спросят, куда он тащит лейтенанта Абвера... Мысль эта показалась Вайсу настолько соблазнительной, что ему даже удалось улыбнуться.
А Генрих тем временем взял его за плечо, собираясь добиться ответа, и Иоганн чуть не закричал, когда пальцы друга сжались на ткани рукава.
- Руку... Убери... Пожалуйста... - выдавил он сквозь зубы.
Шварцкопф отдернул руку, словно обжегшись.
- Да что с...? - он не закончил вопроса, с изумлением уставившись на красные пятна, оставшиеся на пальцах и ладони. Секунду он смотпел на Иоганна пристально и встревоженно, а тот мысленно умолял его не делать глупостей. - Что с тобой такое? - громче, чем раньше, заговорил Генрих снова. - Эти старые пни совсем тебя извели здесь! Скоро ты станешь, как они - унылым и занудным. Если еще не стал, - голос Шварцкопфа с каждым словом становился все громче, а интонации расплывались: можно было поверить, что он уже изрядно нетрезв. - Пойдем из этого музея, я знаю отличный кабак неподалеку. И не вздумай возражать мне! Через неделю я уеду, и превратишься снова в образцового лейтенанта. Герр Ландсдорф, вы слышите? Я забираю вашего самого ценного сотрудника! Обещаю вернуть к утру! - Генрих нес привычную для него пьяную, совершенно хамскую чушь и тащил Вайса за собой к выходу из зала. Ландсдорф, к которому была обращена последняя реплика, говоривший в тот момент с хозяйкой дома, только глянул мельком на них и одобрительно кивнул Иоганну, мол, идите, можете быть свободны до утра.
В коридоре, куда уже не доходил свет из зала, Иоганн привалился к стене и зажмурился, безупречно спокойное выражение лица будто стекло с него, он сморщился, прикусил губу и коротко застонал.
- Больно, - тихо пожаловался он Генриху, застывшему напротив и с тревогой глядящему на него. - Надо куда-нибудь... В гостиницу, что ли... Ландсдорфу доложат..,
- Пусть лучше он думает, что вместо кабака я потащил тебя к себе в номер, - Генрих договаривает и заметно смущается. - Идти можешь? Тут стоять точно не надо.
Вайс кивает и, подтверждая свой ответ, направляется по коридору к лестнице на первый этаж, в холл особняка, где устроили никому не нужный прием.
Генрих садится за руль, резко оборвав попытки Иоганна возражать и занять водительское место самому.
- Я пьяный, мне можно плохо вести машину, а вот тебе - нет.
Они добираются до гостиницы без приключений, в фойе Генрих снова отлично играет роль пьяного гауптштурмфюрера СС, забирает у консьержа ключи от номера, громко требует не беспокоить их с другом и заявляет о своем намерении надраться без лишних свидетелей, которые так любят пересказывать все его дяде в Берлине.
- Сволочи и предатели! - экспрессивно завершает свой монолог Шварцкопф, Вайс невольно, несмотря на боль в плече и уже во всей правой половине туловища, улыбается, глядя на друга.
- Тебе бы на сцене выступать, - шепотом говорит он Генриху на лестнице.
- Я играл в студенческом театре, - подмигивает тот в ответ.
В номере Иоганн проходит, уже ощутимо шатаясь, в ванную, сбрасывает китель, белая рубашка под ним уже начала пропитываться кровью, наложенных второпях в кабинете у Зубова, пока Бригитта заваривала чай, повязок хватило на час, этого часа, впрочем, было вполне достаточно доя того, чтобы у начальства Вайса не возникло никаких сомнений в том, где был этим вечером обер-лейтенант. Иоганн, не обращая внимания на бледного, как мел, Генриха, стоящего в дверях, отдирает от бинтов присохшую ткань рубашки, снимает повязки.
- Есть щипцы, ножницы, что-нибудь в этом роде? - спрашивает он Шварцкопфа беззаботным тоном, как будто все происходящее совершенно нормально.
- Есть маникюрный набор, - тусклым голосом отвечает Генрих. - Иоганн, что случилось?
- Потом расскажу. Давай свой маникюрный набор.
У Зубова, после того, как во время рискованной и плохо продуманной операции по устранению охраны трех грузовых машин, везущих военнопленных, и освобождению этих самых военнопленных Вайс поймал в плечо и живот три пули, они успели наложить бинты вперемешку с несколькими слоями ваты, но на то, чтобы доставать пули времени не оставалось. Зубов ругал Иоганна последними словами и обещал никогда больше не давать ему участвовать ни в одном опасном предприятии, Вайс шипел сквозь зубы, что никакого права им распоряжаться у Зубова нет, и он может катиться к черту со своими соображениями безопасности. В гостиной тихо всхлипывала Бригитта, которая, несмотря на то, что отлично умела казаться дурой, понимала, что ее муж ввязался во что-то очень опасное.
Генрих принес маникюрный набор, Вайс открыл его, посмотрел на блестящие изогнутые ножнички и судорожно сглотнул.
- А коньяк есть?
Шварцкопф молча достал из тумбочки и протянул ему початую бутылку, Иоганн прямо из горлышка сделал несколько больших глотков, смочил коньяком край рубашки и попытался протереть рану.
- Может, лучше я? - неуверенно предложил Генрих.
- Я сам.
Первая же попытка добраться кончиками ножниц до пули показала, что самоуверенность Вайса в этот раз его подвела, он взвыл и громко выругался.
- А ты по-русски ругаешься, - заметил еще сильнее побледневший Генрих, Иоганн только сверкнул на него глазами и повторил попытку, снова безуспешно. Он глотнул еще коньяка.
- Хорошо, давай ты, - Вайс протянул другу окровавленные ножницы. - Представляешь, что надо делать?
- В общих чертах...
- Надо прижать ткань так, чтобы пуля оказалась ближе к поверхности, потом подцепить ее там и вытащить. Теоретически все просто, - он снова приложился к бутылке. - И еще две в руке, но это не так страшно.
- Ты не хочешь врача?
- И в гестапо?
Генрих тяжело вздохнул.
- Будет больно.
Следующие несколько минут показались Вайсу адом. Наконец третий металлический шарик покатился по полу (два других аккуратно лежали в расплывающихся красных пятнах на остатках рубашки Иоганна), Генрих шумно выдохнул, отнял у Вайса бутылку с остатками коньяка и в два глотка допил остатки. Иоганн лежал на спине, ощущая под собой холодный и липкий от крови кафель и часто дышал. Боль с каждым вздохом становилась все терпимее.
- У меня, наверное, где-то есть бинты и одеколон, - через минуту молчания произносит Генрих и идет в комнату искать названные предметы. Иоганн думает, что надо встать и хотя бы смыть с себя часть крови, но сил нет. Вернувшийся Шварцкопф аккуратно смачивает полотенце, начинает стирать мокрым уголком бурые пятна. Вайс закрывает глаза и задерживает дыхание, чтобы не начать ругаться русским матом снова, но не выдерживает все-таки, когда на пану в животе льется воняющий ландышами одеколон.
Генрих заканчивает стирать кровь, дезинфицировать и бинтовать раня и очень внимательно и серьезно смотрит на Вайса.
- Сегодня я тебя ни о чем спрашивать не буду, Иоганн.
- Спасибо, Генрих.
- Не за что. Потом тебе придется мне рассказать все.
Он помогает Вайсу подняться и доводит до кровати, дает в руки взявшийся откуда-то стакан с еще одной порцией алкоголя, на этот раз шнапса, Иоганн выпивает залпом, осторожно откидывается на спину и, уже отключаясь, успевает сказать:
- Избавься от всего, что в крови...