начало карьерыЧеловек в мутно-зеленого цвета форме по ту сторону стола от Сергея медленно листает его личное дело, время от времени останавливаясь на чем-то взглядом. Сергей не знает, что там написано, но может предположить: родился в 1905 году в городе Москва в семье... интересно, как в этих документах назван его отец, российский академик, историк и археолог Алексей Скорин? Наверное, врагом народа, как иначе? Мать... И здесь тоже хорошего сказать нечего, хотя дед Сергея, ее отец, до сих пор жив и преподает в Московской медицинской академии, а прошлое, когда он держал личный кабинет в Москве, вроде бы, забыто. Что там дальше? Окончил факультет филологии в Московском государственном университете имени М. В. Ломоносова, специальность - романо-германская филология, диплом без отличия, в совершенстве владеет немецким языком, английским - чуть хуже, не такое аккуратное произношение...
- Так, значит, - человек в форме наконец поднял на Сергея глаза, - хотите работать переводчиком?
- Да, товарищ майор, - Молодой человек кивает.
- Здесь, - он стучит пальцем по картонной крышке папки с личным делом, - есть все, чтобы я вам отказал. Зачем вам это?
- Я хорошо знаю немецкий и английский, хочу быть полезен своей стране, - между ними повисает неловкая пауза, Сергей медленно вдыхает воздух, как будто собирается нырнуть в глубокую ледяную воду и выговаривает: - Мой отец объявлен диссидентом и врагом народа, я не хочу, чтобы и меня могли так называть.
- Совесть или страх, а, Сережа? - майор усмехается, внимательно рассматривая бледное лицо молодого человека напротив, больше всего напоминающее портрет героя как раз таки какого-нибудь классического немецкого романа.
- Искупление, если говорить в привычных мне терминах, - усмехается в ответ Сергей, запоминая каждое сказанное им самим слово и осознавая, что вряд ли простит себе это. Он хорошо умеет играть роли: они все у него получаются немного похожими, усталыми, будто припорошенными пылью, но люди верят его героям.
- Громкое слово.
- Очень, - кивает молодой человек и, наклоняясь чуть вперед, тихо произносит: - Вы ведь и сами знаете, что военная служба - сейчас моя единственная возможность.
- Знаю, - не спорит майор. - В университете вам даже кандидатскую диссертацию защитить не дадут.
Сергей молча кивает, подтверждая его слова: неприятный разговор с научным руководителем он уже имел.
- Хорошо, товарищ Скорин, пойду вам навстречу, нам сейчас нужны военные переводчики, - майор отрывает пристальный взгляд от лица Сергея, берет листок, пишет что-то. - Вот так. Вам выпишут пропуск, в понедельник придете к семи тридцати на инструктаж по технике безопасности и на должностной инструктаж, кабинеты 16 и 14, я вам здесь все записал. Паспорт и партийный билет не забудьте.
- Спасибо, товарищ майор.
- Да уж, Сергей, есть за что.
патриотизмЧто считать патриотизмом и преданностью родной стране? И где между ними грань? Сергей любил Россию, знал, что такое чувство единения с теми, кто так же, как и ты, гордится свое страной, верил в светлое будущее и в то, что многое из того, что делается, делается людьми на благо других людей. Все это не помогало ему верить в государство, которое добивалось всего, что можно назвать хорошим, ценой геноцида и террора. Газеты и радио осуждали Запад и гитлеровскую Германию, такое же напоминающее Колосса глиняноногое государство, как и СССР, а Сергей не мог отделаться от мысли что все то, что происходит вокруг ни чуть не лучше. Советский союз лишил его обоих родителей (после суда и расстрела отца мать не прожила долго) и в конечном итоге не дал заниматься тем, чем Скорин хотел. Он быстро сжился с работой переводчика, тогда еще часто приезжавшие в Союз немцы неизменно удивлялись его правильной речи и произношению, каждый раз звучал один и тот же вопрос - "вы выросли в Германии?". Видимо, этому Сергей и был обязан тем, что в какой-то момент из военных переводчиков попал в школу разведки. Время мирных бесед с немецкими делегациями прошло, у государства возникла необходимость в специалистах другого рода, а Скорин с его повадками, правильным берлинским выговором, тонкими чертами лица и усталыми голубыми глазами был похож на немца порой больше, чем сами немцы. Сергей не хотел быть разведчиком, в мальчишеских мечтах не видел себя с пистолетом в стильном костюме похищающим тайные планы вражеской техники и соблазняющим красивых женщин. В школе было не так уж плохо, хотя почти все в группе были моложе Сергея, нашлись приятели и даже друзья, материал давали действительно интересно. Если бы все это закончилось обучением...
В тридцать девятом году Сергея первый раз отправили в Германию, предполагалось, что всего на месяц, в университетские круги, выяснить настроения, создавать агентурную сеть, ничего сверхсложного и страшного... Первого сентября Германия вступила в войну с Польшей, нарушив пакт Молотова-Риббентропа. Центр с сожалением сообщил Сергею, что вернуть его на родину в обещанный срок не выйдет: слишком сложно, да и не целесообразно. Он провел в Берлине со своей тогдашней легендой четыре года, по истечение каждого из них думая, что еще капля - и он сойдет с ума. Но с ума Скорин сошел позже.
теньСкорин сидит в камере гестапо, на этот раз берлинской, скрючившись и обхватив голову руками. Кажется, какую-то похожую позу принимают люди, у которых проблемы с давлением, во время приступов. У Скорина болит сердце, тихо, едва неощутимо, ноюще: после сердечного приступа, который он пережил в Таллине, оно теперь болит почти всегда, но сейчас - как-то по особенному.
- Что ты наделал? - одними губами в пустое пространство камеры спрашивает Скорин.
- Я делаю это для тебя, - сам себе отвечает он чужим глухим голосом. - Я все всегда делаю только для тебя.
- Это невыносимо.
- Не думай об этом, отдыхай, все будет хорошо. Я все устрою.
Скорин тихо всхлипывает, зажимая себе рот ладонью. Ему по-настоящему страшно.
перед тенью- Вы ведь согласились на радиоигру с майором фон Шлоссером, капитан? Или как к вам лучше обращаться?
- Так и обращайтесь. Я могу закурить? - сигареты и спички у него не отняли, а оружия он не имел при себе уже два месяца, с того момента, как раскрыл себя, чтобы раскрыть барона из Абвера.
- Курите, капитан, - с благожелательной улыбкой кивнул немолодой мужчина с римской цифрой четыре на рукаве.
- Спасибо, - Сергей медленно достал сигареты, хорошие, немецкие, к которым он так привык за предыдущие четыре года, прикурил. Очень сильно тряслись руки, это было плохо. Честно говоря, все было плохо. Скорин думал - верил - что убив маленького человечка в белом, он избавился от страха, но нет. Вот он сидит, даже еще не в камере, в кабинете берлинского офиса гестапо, и его мало что не трясет от ужаса перед тем, что может последовать дальше. Не нервничать, говорить медленно и аккуратно, отвечать на все вопросы. Русский разведчик - слишком ценная добыча, чтобы с ним сделали что- то непоправимое. Помнить себе цену. В прошлый раз его тоже никто и пальцем не тронул, предательски шепнул внутренний голос. Сергей судорожно втянул горький сигаретный дым, закашлялся. Гестаповец терпеливо ждал.
- Да, - он бросил короткий взгляд на петлицы своего нового палача, - штандартенфюрер, я дал согласие на радиоигру. Чего еще вы от меня хотите?
Если к делу оказывается привлечено гестапо, значит что-то точно пошло не так. Сергей стремительно прокручивал в голове возможные варианты.
- Довести до конца начатое майором фон Шлоссером. Мое и его начальство считают, что ваша игра слишком затянулась. Советую вам согласиться на сотрудничество с нами, если не хотите, чтобы нам пришлось прибегнуть к мерам принуждения.
- Я работаю с бароном, что еще нужно? - он повторял собственные слова, как будто в них, как в заклинании, могло найтись какое-то спасение. Барон не может иметь к этому отношения, они договорились обо всем. Неужели СД все знает? Это будет катастрофой, и последствия для самого Сергея будут не так страшны, как то, что станет с бароном.
- Плохо работаете, капитан. Подумайте сами, зачем нам кто-то, от кого нет пользы?
Еще две глубокие затяжки, снова кашель заклокотал в груди и противно закололо что-то в районе сердца, как назло мучительно хотелось кофе. Думай, думай, черт возьми! Начальство Шлоссера должно считать, что дезинформация передана: они могли проверить, усомниться, не удовлетвориться результатами... Могли...
- Вы знаете, что миф о готовности сотрудничать с российской контрразведкой фон Шлоссер придумал для вас совместно со своим начальством? Этот вариант был согласован между Абвером и СД и до определенного момента всех устраивал, - слова доносились откуда-то издалека, Скорин с трудом понимал их смысл, как будто приходилось разбирать речь на плохо знакомом иностранном языке. - Видите, капитан, как я с вами откровенен? Вы умный человек, вас сложно использовать вслепую, это отнимает непозволительно много времени, а времени у нас совсем не осталось.
Сергей достал новую сигарету, неловким движением сломал ее, судорожно вздохнул.
- Вы передадите необходимую нам дезинформацию, с достаточным обоснованием ее происхождения, разумеется.
- А дальше?
- Дальше?
- Что со мной будет дальше?
- А на что вы рассчитывали, когда начали сотрудничать с майором Шлоссером? Иными словами, чего вы хотите?
- Победы моей Родины в войне, штандартенфюрер. Как и все мы.
- Но ведь вашей Родины больше нет, капитан.
Сергей вздрогнул, эти слова прозвучали так, как будто полковнику СС каким-то чудом удалось прочитать его мысли. У них есть на него досье? Полковник бьет наугад?
- Мне казалось, дела на фронте еще не настолько плохи, - Скорин заставил себя усмехнуться уголками губ, следующая сигарета, не пострадав, оказывается у него во рту.
- Глядя на вас сложно поверить, что вы называете Родиной Советский союз.
- Ну так не верьте, - огрызнулся Сергей. - Штандартенфюрер, давайте обойдемся без этих пошлых методов, которые вы используете вербуя саботажников в лагерях для военнопленных.
- Хорошо. Какие методы вы предпочитаете, капитан? - полковник улыбнулся, одной улыбкой давая Скорину представление обо всем жутком многообразии способов убеждения и воздействия, которым располагает берлинское гестапо, Сергея передернуло.
- Ответьте мне, что меня ждет после того, как я сделаю то, что вам нужно?
- Торгуетесь?
- Как и любой нормальный человек не хочу умирать, штандартенфюрер.
- Вы же понимаете, все зависит от вас. Вы можете остаться полезным для нас, а можете, как это любите вы, русские, отдать предпочтение собственной гордости. Посудите сами, от вас мертвого никакого толку ни вам, ни вашей Родине уж точно не будет.
- Как это типично!
- Простите?
- Типичный разговор.
- Я могу предложить вам что-то менее типичное, капитан. Помните Лотту, девушку, которая оказалась в таллинском гестапо благодаря вашим с Шлоссером играм? Она сейчас в концентрационном лагере, обвиняется в государственной измене. Если вы поведете себя разумно, ее освободят, а обвинение будет признано ошибочным. Того, кто отдал приказ об аресте, ждет служебное разбирательство.
Значит, зря Сергей рассчитывал на благородство барона, Шлоссер не сделал для девушки ничего, просто оставил за спиной, забыв, как забывают сброшенный балласт. Сердце закололо сильнее, стало тяжело дышать. Наверное, стоило попросить таблетки, но Скорин не хотел так откровенно демонстрировать слабость, он снова потянулся к сигаретам.
- Мне нужно подумать, - холодно выговорил он вслед за выпущенным струйкой из губ дымом, который теперь почему-то казался ему хвойным.
- Понимаю, - кивнул полковник. - Хотя не буду врать, что не тороплю вас. У вас есть время до утра, - он поднялся из-за стола. - Я пришлю к вам доктора, вы что-то плохо выглядите.