много букв про Филиппа. По мотивам Аквитанской львицы и Агаты Кристи В доме оглушительно тихо и как-то холодно. Генриетта идёт по коридору и ей кажется, что она внезапно оказалась в английском романе, где старинные особняки полны тайн, а шкафы в них скелетов.
Филипп сидит в гостиной, в руках бокал с коньяком, то ли он налил себе мало, то ли уже давно пьет. Он не любит коньяк, не любит пить вообще. Пить - это делать так же, как Ричард, становиться таким же, становиться слабым. Филипп под носит бокал к губам, но как только ощущает вкус напитка, морщится и опускает руку, бокал наклоняется так, что если бы напитка в нем было чуть больше, он вылился бы. Филиппу больно и пусто, он не хочет видеть жену и не знает, о чем с ней говорить. Это неприятно напоминает глупую мелодраму, пьесу, сейчас он должен встать в позу, оскорбленный и гордый. Он не хочет, чтобы все происходило так, слышит шаги, оставляет бокал на столе и быстро уходит через вторую дверь.
- Филипп, где твоя жена?
- В Париже.
- Она часто ездит в Париж со своими кузенами? - в голосе женщины, счищающейся подругой Генриетты, можно услышать плохо скрытое злорадство, она уверена, что уличает сейчас жену Филиппа в измене. Филипп помнит, что Генри говорила ему, что Луиза имеет на него виды и вот уже несколько лет строит планы, как бы его соблазнить. Филипп помнит об этом, но что-то в сказанной фразе неприятно цепляет его.
- Прости? - нахмурившись, переспрашивает он. Они стоят в фойе Королевской оперы, у нее в руках бокал шампанского, у него бессмысленная и неуместная вазочка с мороженным.
- Ирен... Да, кажется, это была она, - Луиза говорит так, как будто щебечет птичка, легко, невзначай, очень светски, - сказала мне, что видела Генри на этой ее выставке молодых талантов. И с ней был ее кузен, ну, ты знаешь, старший сын Эленор.
- Ричард? - он переспрашивает раньше, чем это было бы прилично, и Луиза удивленно приподнимает выщипанные в ниточку брови.
- Да... Да, кажется, именно с ним. Ты знал, что они поехали вместе? - Луиза надеется уличить Генри в измене, смотрит на Филиппа выжидающе и не может не отметить, как он меняется в лице - на долю секунды. В следующую он уже улыбается ей и, за черпнут ложечкой мороженное, кладет таяющий кусочек в рот, пожимает плечами. Тема разговора совершенно не интересует его.
- Они много общаются, с детства. Кажется, она говорила мне, что Ричард собирается с ней, не помню, если честно. Ты находишь это странным?
- Тебе виднее, Филипп...
- Джефри, я знаю, что ты в курсе всех ваших семейных дел...
- Чего ты хочешь, Филипп? - Джефри приятен в том числе тем, что не питает иллюзий на тему заинтересованности в нем. В чем-то в нем, кроме информации.
- Скажи, ты знаешь что-нибудь про Генриетту и... Ричарда.
- О, - в телефонной трубке раздается неприятный глухой смех. - Конечно, что еще может тебя интересовать, дорогой кузен.
- Для тебя это не новость.
- Уже давно.
- Я знаю.
- Ох, Филипп, иногда ты кажешься таким рассудительным, но стоит коснуться этой темы, как ты совершенно теряешь голову.
- Если ты захочешь мне навредить...
- Думаю, нам не нужна лишняя откровенность.
- Да. Итак?
- Они дружат с детства. Часто общаются. Может быть, она с ним спит. Это было бы логично.
- Может быть?..
- Ни он, ни она не бывают откровенны со мной, как ты, я думаю, сам понимаешь. Спроси жену. Генриетта не станет врать.
Спросить... Филипп не верил в лучшее уже давно. Наверное, Генриетта была единственным человеком, кому он вполне доверял. Фили строил отношения тяжело. Правильно было бы сказать, что он не умел этого делать, но нуждался в ком-то близком. Когда-то он верил в близость с Ричардом, потом раз уверился в нем. Смерть отца, оказавшаяся убийством, сбежавший любовник, истеричная мать... Теперь этот список пополняла Генриетта. В конце концов в их поездке в Париж не было ничего. Могло не быть ничего. Могло бы. Если бы это был другой мир и другая жизнь. Филипп мог ни о чем не спрашивать, достаточно (как и тогда с Ричардом, когда он подумал, что тот мог знать что-то об убийстве отца) было одной допущенной мысли о том, что это правда. Все уже случилось - по крайней мере в его воображении.
Он не понимал, как должен к этому относиться и что чувствовал. Было пусто и больно, но это ведь нельзя было назвать реакцией?.. Он не был готов встретиться с Генриеттой и больше всего хотел сбежать, просто чтобы этой ситуации не существовало, чтобы не нужно было об этом думать, сделать вид... соврать себе...
- Здравствуй, дорогая.
- Привет, Филипп.
- Как Париж? - очень короткая пауза, которой недостаточно для ответа. - Как Ричард?
- А, тебе уже все рассказали? - она усмехается, качает головой. - Как всегда.
- Генриетта...
Она проходит к бару, наливает бокал бейлиса, подает его Филиппу.
- Хочешь спросить, спала ли я с ним?
- Ты мне ответишь? Правду?
- Да.
- Да - что?
- Да, я с ним спала.
Филипп молчит и прозрачно улыбается. А потом бокал летит в стену.
- Филипп, это не имеет к тебе никакого отношения! - Генриетта почти пугается. Она никогда не видела мужа злым настолько, белой, слепой злостью. Бояться она, правда, не умеет так же, как не умеет чувствовать, а не видеть художественные образы.
- Не имеет никакого отношения? - тихо переспрашивает он. - Лучше бы ты соврала мне.
- Я не люблю врать, и я не хочу врать тебе.
- Я не хочу разговаривать.
- Ты сам спросил меня!
- Я... - Филипп часто моргает, прижимает пальцы к вискам, от ледяного прикосновения головная боль становится чуть слабее. - Прости меня, - он все-таки сбегает, наверх, к себе в комнату, закрывает дверь, поворачивает в замке ключ, садится в кресло и понимает, что плачет.