Пианистический скандал. НачалоГейдрих обещал приехать, но задерживался. Разогретый к его приезду ужин давно остыл, я к нему так и не притронулась, занятая тем, что обходила комнату по кругу и каждые несколько минут выглядывала в окно, чтобы посмотреть, не покажется ли на дороге знакомый черный мерседес. Для Него было нормальным задерживаться, не приезжать вообще, не предупреждая об этом, если случалось что-то непредвиденное или просто менялось настроение, но именно сегодня мне хотелось, чтобы Он все-таки приехал.
Ближе к полуночи я отчаялась Его дождаться. Карл ушел спать полчаса назад, привычно сказав, что если он вдруг понадобится, его можно разбудить. Я погасила свет на кухне и в гостиной, накинуло на птичью клетку шаль с длинными кистями, чтобы кенар не проснулся раньше времени, последний раз выглянула в окно, вздохнула, увидев пустую улицу и круг света фонаря на мостовой, которые вот уже несколько часов ни сколько не менялись, и поднялась на второй этаж в спальню с твердым намерением лечь спать.
Сон не приходил. Я смотрела в кажущийся в темноте серым потолок, считала едва различимые завитки на идущей по стыку потолка и стены полоске гипсовой лепнины, вспоминала пустой и кажущийся очень коротким прошедший день. Было уныло и серо. По металлическому подоконнику гулко ударяли капли воды – таял снег на крыше.
Где-то, наверное, через час внизу раздался знакомый шум: открылась дверь, Гейдрих громким пьяным голосом потребовал ужин, шаги по коридору, какой-то грохот, звон, громкий голос, прерываемый шуршанием динамиков радио заглушил все остальные звуки. Я замерла, ожидая что вот сейчас Он поднимется сюда или позовет меня, как это было обычно. Но прошло пять минут, десять, а ничего не происходило. Я встала, надела поверх ночной рубашки халат и спустилась в гостиную.
Он сидел на диване, на столике перед ним стоял поднос с какой-то едой и откупоренная бутылка коньяка, воротник кителя неряшливо съехал набок. Я хорошо знала и эту размытую, расхлябанную позу, и бездумный взгляд, устремленный в пространство. Гейдрих был до неприличия – даже для него – пьян. Захотелось заплакать, а еще лучше дать ему пощечину. Я хорошо знала цену таким порывам и то, к каким последствиям это может привести, поэтому только сжала губы, обхватила себя руками и обошла диван так, чтобы попасть в поле его зрения. Он, кажется, даже заметил меня.
- Где вы были? – если бы меня спросили, я бы ответила, что не знаю, как так вышло, что вопрос сам сорвался с моих губ раньше, чем я успела подумать, что говорю. Но на самом деле мне хотелось, чтобы моя сегодняшняя злость нашла какой-то выход. Пусть лучше Он кричит на меня, чем и дальше сидит вот так…
- Что? – резко переспросил Он, видимо, решив, что ослышался.
Перспектива лежать еще несколько часов в темноте, ожидая Его, а потом привычно успокаиваться, когда Он наконец ляжет рядом и обнимет меня, казалась мне сейчас отвратительной, как и все то, что я видела перед собой, и я все еще хотела поссориться, поэтому я повторила свой вопрос.
- Тебе какое дело, тварь? – когда Он злился, Он всегда трезвел. Нахмуренные брови, странно изменившееся лицо – у Него болела голова: после очередного разговора с Его врачом я знала, что это эпилепсия, что Ему вообще не рекомендован алкоголь, тем более в таких количествах, что нужно давать Ему специальные препараты… Убедить Гейдриха в том, что в его жизни должны быть какие-то разумные ограничения, было совершенно невозможно. Все эти мысли промелькнули у меня в голове, пока я произносила в ответ, нервно дергая левым плечом:
- Хочу знать.
- Нахера тебе знать? Что ты вообще встала? – он коротко рассмеялся. Последовательность бессмысленных фраз, окрашенных злостью и раздражением, была привычной и затягивала, как первые такты знакомой мелодии.
- Я весь вечер ждала вас, вот и встала.
- А кто тебя просил? Чего ты от меня хочешь?
- Сами же сказали, что приедете.
- Хочу – приезжаю, хочу – нет!
- Могли бы хоть раз обо мне подумать! – это было что-то неожиданное в моем репертуаре, но мне вдруг стало обидно за себя, за потраченное время, за бессмысленное ожидание. Внутренне я замерла, ожидая взрыва.
- С какой стати? Кто ты вообще такая? – Он швырнул попавшуюся ему под руку коньячную рюмку куда-то в направлении меня, но попал в стену у мен за спиной, тяжело попытался подняться и рухнул обратно на диван. Этот жест бессилия окончательно вывел меня из себя.
- Я с вами живу уже четыре года, если вы не заметили! – я повысила голос.
- Ну и что? Тебя никто не держит?
- Что, найдете себе другую пианистку? – картинка перед глазами начала расплываться. Нет, только не разреветься сейчас у Него на глазах! Я сжала губы и заморгала, не давая слезам подступившим слезам пролиться.
- Уже нашел!
- Что? – только что вертевшийся у меня перед глазами, как юла, мир замер, мне показалось, что на нас опустилась гробовая тишина. А еще что где-то с тонким хрустальным звоном что-то разбилось. Может быть, я запоздало услышала затихший уже звон разбившейся рюмки.
- Что слышала! А теперь сгинь, у меня от тебя голова раскалывается! – рявкнул Он на меня.
- Вот к ней тогда и идите со своей больной головой! – в сердцах выпалила я и почти побежала к выходу из комнаты, отсчитывая секунды, остававшиеся мне до момента, когда я уже ничего не смогу поделать с копившимися под ресницами слезами. Расплакаться сейчас было бы полным фиаско. Не думать, только не думать!
У меня за спиной раздался грохот и крик, я инстинктивно обернулась – у Гейдриха начался эпилептический припадок. Видимо, Он поднялся за мной следом… Дальше я уже не думала, привычно делая все то, чему научилась и к чему привыкла за прошедшие годы с Ним: не дать удариться головой, аккуратно подложить подушку, зафиксировать челюсть. Нужно понять Его с пола…
- Карл! – громко позвала я, тыльной стороной ладони размазывая по щекам так и не пригодившиеся мне слезы.